— Иностранных солдат тоже нельзя забывать. Надо знать, чем они дышат, сведения через них добывать. Есть возможность Аню Матисон устроить официанткой в столовую английских офицеров, а коммунистку Эмилию Звейниэк — в американский госпиталь.
— Замечательно, Карл Иоганнович!
Вокруг Теснанова постепенно складывалась группа коммунистов-латышей.
Сергей стал искать встреч с солдатами из числа старых знакомых. Особенно интересной была встреча с унтер-офицером Склепиным, с которым они вместе в штабной типографии служили и в революционном движении участвовали. После революции Склепина избрали членом архангельского губернского комитета профсоюза полиграфистов.
— Ты что ж в мундире, Ваня?
— Привлекли, Сергей. Старшим писарем создаваемого полка.
Склепин сообщил, что при штабе русских войск создается типография и ему хочется попасть в нее печатником. Закемовский понял друга: тянется к своей профессии. Да и подполью выгодней, если он будет в типографии, ближе к штабным документам и наборным кассам.
— Одобряю, Ваня. Надеюсь, мы с тобой не только вспомним былые дела, но и будем продолжать их, а?
Склепин ответил не сразу. Уж не переменился ли? Впрочем, он всегда был малоразговорчивым и скрытным. Только когда вышли на набережную, ответил:
— Безусловно, продолжим. А ты сам-то не думаешь в типографию?
— Нет, я на экспедиции. Сподручней: всюду бывать могу. Ты пока в казарме надежных ребят подобрал бы...
— Там есть кое-кто.
Договорились о встречах. Вот такие замкнутые, невозмутимые, как Склепин, люди — золото для подполья. Как хорошо, что они пойдут рядом.
Работа на почте теперь кипела. Все новые и новые появлялись газеты, надо было оформлять подписку, составлять графики распространения... Сергей хотел сегодня пораньше освободиться, чтобы вечером забежать к Прокашеву — надо с ним, как с Теснановым, договориться об агитации против записи в добровольцы, о разложении создаваемых воинских частей.
Внезапно на почту явились два полицейских. Присмотрелись к служащим. Один из них узнал Закемовского, поддел:
— Ловко ты, большевичок, устроился.
Сергей попробовал отшутиться, дескать, маленьким людям безразлично кому служить, абы харч был. Но полицейский не принял шутливого тона.
— Знаем мы вас... А ну давай в участок.
Закемовский стал протестовать, его схватили за руки.
— Да вы что, господа? — возмутился он. — Пустите. Я сам пойду! Сам господину начальнику доложу.
По дороге, пряча тревогу, размышлял: неужели этот сынок лесопромышленника в самом деле что-то знает? Вряд ли. Ведь Сергей никогда и нигде не афишировал, что с двенадцатого года состоит в рядах большевиков, что в царское время подвергался гонениям. Да, работал экспедитором партийной литературы, но кто уловит эту тонкость? Почтовый работник, и все.
На этом он твердо и стоял, очутившись в кабинете участкового начальника. Заявил:
— При Советах я занимался экспедированием прессы, как и сейчас. Имел и имею дело только с цифровыми данными и адресами — сколько куда направить по подписке и указанию властей. Поэтому не понимаю... — И пожал плечами.
Начальник окинул его колючим взглядом. Куда повернет, что предъявит? Лишь бы не связал с партийной принадлежностью. Остальное Сергей отобьет. Небольшая пауза показалась долгой. Не нашелся-таки начальник что-либо возразить.
— Можешь идти, — кинул он. — Но гляди у меня... Советские порядки выкинь из головы.
— Понимаю. Как не понять, господин начальник!
Хоть сравнительно и быстро отделался, но к Прокашеву не успел. О походе в Исакогорку рассказал ему на следующий день. А тот с Теснановым уже предпринял кое-что. Подобрали агитаторов.
С душевной болью подпольщики оставляли надежду на скорый приход Кедрова. Все больше осознавали сложность положения. Между тем работу свою продолжали. На пригородной станции Исакогорка Юрченков заимел друзей железнодорожников, которые водят эшелоны к линии фронта. Один из них — помощник машиниста Федорович — привез оттуда два номера газеты «Вечерние Известия Московского Совета». Как же обрадовались им!
В номере за 3 августа напечатана речь Ленина на митинге Варшавского революционного полка. Вождь с гневом говорил: «Свободолюбивые» и «справедливые» англичане душат всех и вся, захватывают Мурман, английские крейсера подходят к Архангельску и обстреливают батареи, — и все это в интересах «защиты» России. Совершенно ясно, что они хотят окружить Россию кольцом империалистских грабителей и задушить ее...»[2]