Солдатская подпольная группа не предвидела трагических событий. Впрочем, весьма возможно, что солдаты не исключали их, но были полны решимости отстаивать свои взгляды любой ценой...
Со смотром у Марушевского получился еще больший конфуз, чем у Дурова. Под военный марш строй, казалось, организованно пришел в движение. Но вот первая рота поравнялась с трибуной, Марушевский бросил приветствие, улыбнулся и тут же сморщился, словно раскусил кислое яблоко: на его приветствие последовал жиденький ответ, да и то одной первой роты, остальные прошли молча. Публичная пощечина! Как ошпаренный соскочил с трибуны, тут же отдал приказ: немедленно отправить на фронт!
Рассчитывал замять дело, проглотить горькую пилюлю, скрыть от хозяев. Не тут-то было. Едва вошел в свой кабинет, прибежал гонец от полковника Шевцова — солдаты отказываются: «Против своих воевать не пойдем!» Взбешенный генерал приказал объявить: не позже четырнадцати часов выйти на погрузку, иначе по казарме будет открыт огонь. Был уверен, что этот ультиматум испугает. А в ответ батальон поднял бунт. Теперь уж не скроешь.
Хуже всего, что о бунте узнал Айронсайд. Он выслал к Александро-Невским казармам роту английской морской пехоты и американских пулеметчиков. А Марушевскому приказал руководить боем. Казармы окружили. По ним били из винтовок и пулеметов, потом подключили артиллерию. Лишь после этого роты сдались и были построены на занесенном снегом дворе.
Марушевский распорядился расстрелять зачинщиков бунта и, кажется, был доволен. Но, покидая казармы, сник, представив, какой позор в связи с бунтом ожидает его на докладе. А тут еще полковник Шевцов, не выдержав позора, застрелился.
К удивлению Марушевского, Айронсайд встретил его довольно любезно. Чувствовалось, что он обо всем информирован. Напевая какую-то мелодию, откупорил бутылку вина и провозгласил здравицу за успех. Трудно было понять, всерьез это сказано или иронически...
Русскому генералу не пришло в голову, что англичанин был доволен его твердостью, а все остальное относил к пустякам. Этот русский генерал делом подтвердил мнение Айронсайда. Принуждением можно и армию создать, и в бой ее бросить, и враждебную агитацию прекратить.
...Трудовой Архангельск всколыхнулся. Чудовищное дело! Чуть ли не в самом центре города открыть бой с применением пулеметов и орудий. По зову подпольщиков рабочие, вопреки запрету, собирались группами, бурно выражали свое возмущение произволом. «Палачи! Пираты! Разбойники!» — каких только выкриков не срывалось с уст!
Тяжко переживали и организаторы подполья. Закемовскому служба не позволила выйти с почты, и он прислушивался к взволнованным разговорам посетителей. Лишь под вечер вырвался из конторы. Пройдясь по набережной, присел на малозаметной скамейке, где нередко встречался со Склепиным. Безусловно, Иван должен прийти с подробностями. Тот не заставил себя ждать. Спешил, даже типографскую краску с рук как следует не смыл. Очень хорошо, что пришел не один — привел Александра Золотарева, работавшего писарем в английском штабе.
Сели рядом, делая вид, что ведут между собой непринужденный разговор. Стали рассказывать — Золотарев об Айронсайде, Склепин — о Марушевском и подпольной группе казармы, которая действовала самостоятельно, так как не смогла связаться с городом, с рабочими и моряками.
Закемовский узнал, что, после того как взбунтовавшаяся казарма, не выдержав силы ружейно-пулеметного и орудийного огня, капитулировала, взводу солдат было приказано расстрелять зачинщиков тут же, во дворе. Взвод заколебался. Заметив это, обреченные закричали:
— Стреляйте, ребята! От своих пуль легче смерть...
Со слезами на глазах солдаты дали залп. Генерал Марушевский, вытирая вспотевший лоб платком, спокойно проговорил, обращаясь к стрелявшим:
— Ну вот, а говорили, что в своих стрелять не можете. Можете! Заставим!
Рассказав об этом, Склепин печально взглянул на Закемовского. Ведь это по их совету создалась подпольная группа в казарме и вела там агитацию. Среди расстрелянных были хорошо знакомые им люди.
— Может, мы не то направление взяли, Сергей? — спросил Иван Михайлович.
— Нет, Ваня. Общее направление взяли правильное. А вот надо ли было поднимать бунт — это вопрос. Жаль, с нами не смогли посоветоваться.
Гнев на генералов Айронсайда и Марушевского жег грудь. Отомстить бы им!..
Но впутывать в это дело ни Склепина, ни Золотарева Закемовский не хотел — для них другое найдется.
Отправился к Теснанову. Тот уже знал все, раздраженно сказал: