— В ответ на это мы провозглашаем: «Либертэ, эгалитэ, фратернитэ!» — закончил военком. Пленные, стоя, повторили этот лозунг великой французской революции: «Свобода, равенство, братство!»
— А теперь послушаем вот это. — Вынув из полевой сумки листовку, Кузьмин протянул ее солдату в очках. — Читайте вслух.
Тот взял листовку, пробежал сначала взглядом
строчки, потом начал читать: «Резолюция конгресса социалистической партии Франции с протестом против интервенции стран Антанты в Советской России. 15 октября 1918 года».
— Оставляю вам этот экземпляр, — сказал военком. — Думаю, вы обсудите резолюцию и одобрите. Заодно возьмите газету «III Интернационал». В ее редактировании принимают участие Жак Садуль и Инесса Арманд, обрусевшая француженка, соратница Ленина.
Не менее увлекательной была беседа с итальянцами. Солдаты пришли со двора, раскрасневшись от мороза.
— Трамонтана, — шутливо произнес Кузьмин и как- то сразу расположил к себе пленных. Из книжек что ли комиссар узнал о северо-восточном ветре, дующем с гор Италии?
— Не удивляйтесь, — пояснил Цирони, — комиссар жил у нас на Капри вместе с женой. Там у них и дочь родилась.
Военком оказался в окружении смуглых ребят с любопытными взглядами. Обосновывая неминуемый провал планов капиталистов в России, он сказал:
— Вы, синьоры, наверно, помните, какую надпись на вратах ада изобразил Данте в своей «Божественной комедии». Она гласила: «Оставьте надежду, входящие сюда». Переступая порог России, главари Антанты, в том числе и ваш премьер Орландо, силящийся «угомонить демона», не учли, что для буржуазии у нас ад. Мы бились и будем биться за дело народа еще крепче, чем гарибальдийцы.
Военком принес листовку — резолюцию совещания социалистов Северной Италии, — требующую немедленного отозвания войск из России и противодействия всякой другой подобной экспедиции.
Беседу с американскими солдатами Боев понимал. Военком вспомнил, что в гражданской войне за свободу и независимость США участвовали и русские. Героем боев был донской казак офицер Иван Васильевич Турчанинов, приехавший сражаться добровольно. Президент Линкольн произвел Турчанинова в генералы.
— Мы тоже высоко ценим подвиг тех американцев, которые поняли нашу революцию, таких, как Джон Рид, Альберт Вильямс. Они, правда, борются не винтовкой, а с пером в руках и живым словом. Но это нам еще важнее, чем боевое оружие, — подчеркнул Кузьмин.
Живой интерес вызвал его рассказ о том, как сенаторы собрались судить русскую революцию...
— Неужели же наш президент Вильсон этого позора не понимает? — гневно спросил один из солдат. — Ведь он же боролся за свободу и справедливость. Поэтому и был избран.
— Понимает, все понимает Вильсон, — ответил Кузьмин. — Но все дело в том, что он печется о свободе и справедливости для буржуазии, выполняет ее волю. Конгресс США войны России не объявлял, а Вильсон вас сюда направил. Потому что ваши империалисты захотели нажиться на войне, получить новые миллиарды. Поэтому-то мы и обвиняем Вильсона в архангельской авантюре. В августе прошлого года, как только вы начали против нас боевые действия, наш вождь обратился к американским рабочим с письмом. Вот что он писал:
«Именно теперь американские миллиардеры, эти современные рабовладельцы, открыли особенно трагическую страницу в кровавой истории кровавого империализма, дав согласие — все равно, прямое или косвенное, открытое или лицемерно-прикрытое, — на вооруженный поход англо-японских зверей с целью удушения первой социалистической республики»[13].
Ленинские слова вызвали у солдат раздумье.
— А нам говорили, что Вильсон приветствовал вашу революцию и недавно посылал своего представителя господина Булита к Ленину насчет заключения мира, — сказал солдат с медалью на груди.
— Верно, посылал, — пояснил Кузьмин, — а в то же время в Париже на мирной конференции предложил послать новые войска в Россию. Посудите сами, можно ли верить вашему президенту? Коммунисты вашей страны в своем обращении говорят коротко и ясно: «Рабочие Америки! Ваш лозунг: «Ни одного солдата для войны против Советской России, ни одного цента, ни одной винтовки для ведения этой войны».
— Правильно! И нам тут делать нечего, — раздались голоса.
При возвращении Боев не удержался и спросил военкома, откуда он языки знает?
— Так я же два факультета Петербургского университета кончил и еще в Италии жил.
Взволнованный беседами Кузьмина, дошедшими до сердца солдат, Боев направился к Цикареву. Знал, что все уже готово к отъезду в Москву. Оставалось только взять у начфина записку и пойти с нею в магазин, чтобы подобрать костюм. Хочется войти в Кремль в более приличной одежде. Но Цикарев прямо с порога сказал: