— Вот тебе и осторожность... Может, Левачев и прав, — с укором произнес Закемовский.
Теснанов невозмутимо ответил:
— Ничего не ясно.
Залпы сотрясали воздух. Били дальнобойные. Люди разбегались по домам, тротуары опустели. По улицам расхаживали только иностранные солдаты. Карл поспешил в союз, а Сергей — на почту. Служащие здесь разбрелись по углам и сквозь грохот высказывали свои предположения о причинах внезапной стрельбы. Преобладало мнение о прибытии советских войск.
— Что там, на улице, слышно? — спросили у Сергея. — Где они, красноармейцы?
Он развел руками: там говорят, мол, то же самое, а где красноармейцы — никто не знает.
Больше часа длилась пальба. Гидросамолеты приводнились и затихли. Смолкли и орудия. Сергей не мог больше сидеть без дела, поспешил на телеграф. Многие служащие тоже покинули помещение. На улице пахло бензином, гарью. Куда-то торопились солдаты. Уж не сматываются ли? Вон и буржуйские сынки, обрядившись в полицейских, бегут за ними. Что же случилось?
Настя ничего не прояснила. Только сказала, что час назад отстукала странную телеграмму, адресованную Кедрову: «Находимся у англичан, нам хорошо, советуем сдаться. Эйдук».
Сергей тряхнул головой. Эйдук — помощник Кедрова, вместе с ним уехал на доклад к Ленину. Каким образом он оказался здесь? Может, фальшивка?
Сергей пошел к Прокашеву. Взъерошенный Дмитрий нервно ходил по кабинету. Увидев Сергея, угрюмо произнес:
— Левачев арестован. Он все-таки устроил митинг в Соломбале и добился принятия резолюции об освобождении арестованных. В это время ударили орудия крейсеров, и Никифор закричал в рупор: это идут наши, к оружию, товарищи! И тут его схватили полицейские.
— Надо поднять все профсоюзы, Митя!
— Советовались мы с Теснановым.
— Небось, он охладил тебя.
— Ты угадал.
— Значит, сложа руки ждать освобождения? Разве не наш долг помочь Красной Армии?
— Наш, Сергей. Но склады оружия под усиленной охраной, а с голыми руками мы плохие вояки. К тому же прошел слух, что красноармейские отряды отступили...
— Не всяким слухам нужно верить.
— Верно. Люди и не верят. Прочитав обращение комитета партии, что опубликовано в «Архангельской правде», рабочие города только что выходили на демонстрацию. Тысячная толпа подошла к тюрьме, потребовала выпустить Левачева, Стрелкова, Гуляева. Подействовало. Правда, выпустили только Левачева.
— Это уже успех!
— Но Никифор тут же проявил свою горячность. Стал стучать в тюремные ворота, требуя выпустить остальных. Когда ему отказали, он опять забарабанил. Его, конечно, забрали и снова бросили за решетку.
— А рабочие что ж?
— Демонстрантам объявили, что власти во всем разберутся и освободят кого надо. Приказали разойтись и пригрозили открыть пулеметный огонь.
«Так вон куда спешили полицейские и солдаты», — вспомнил Сергей виденное на улице.
— Как думаешь, Митя, освободят?
— Трудно сказать. Мы с Теснановым сделаем запрос.
Хмурым вышел Сергей от Прокашева. На улице увидел Тяпкова и еще больше расстроился. Иван шел сияющий.
— Пропуск получил, — похвастался он. — В родную деревню на Пинегу с семьей отправляюсь.
Не будь это на улице, отчитать бы его как следует!
— Тишины захотел, Ваня? — поддел Сергей.
— Как сказать... Держи, — протянул тот руку. — Глядишь, скоро и встретимся.
А вечером дома, в присутствии Андроника, сообщил Чуеву:
— Дружок-то твой пропуск выхлопотал.
— Знаю. Заходил прощаться.
— Прощаться! — гневно подхватил Сергей. — Постыдился бы: эвакуироваться не смог, теперь бегству рад.
Чуев с укоризной поглядел на Закемовского:
— Вы не правы. Тяпков хочет отвезти семью в деревню и пробраться на советскую землю, чтобы в рядах Красной Армии сражаться.
— Нетрудное задумал.
— Иначе нельзя было. Начальника охраны банка знали многие, и его моментально схватили бы. Ему ведь и пропуск-то дружок выдал.
Спорить Сергей не стал, Андроник заговорил о демонстрации на Финляндской, около тюрьмы, в которой участвовали и люди малярной мастерской.
— За исключением заведующего и Юрченкова, — уточнил Чуев. — Григорий не вышел на работу, волнуюсь за него. Он ушел в Исакогорку, а ее, говорят, обстреливали из орудий и с аэропланов.
Андроник рассказывал о волнениях среди рабочих. С похвалой отозвался о столяре Семене Грудине, он больше всех кричал: «Избранников народа похватали! Требуем свободы!» Его поддерживали другие: «Требуем!», «Требуем!» Когда демонстрантам приказали разойтись, за Семеном увязались два типа. Он нырнул в чей-то двор, они за ним.