— Нас прислала младший лейтенант Ермакова, — сняв рукавичку и дуя на пальцы, сказала высокая. — У вас лежит больной мальчик Алеша Сахаров?
— Мы из комитета комсомола, — сказала черноглазая девушка. — Мы его в больницу отвезем, а поправится — определим в детский дом.
Оля вылезла из-под одеяла и стояла у стола в пальтишке, придерживая у подбородка края старого Димкиного одеяльца, в которое она закуталась, как в шаль. Она подумала, что, конечно, младшему лейтенанту приказал старший лейтенант Сахаров — отец Алика. «Найдите моего сына и вылечите его в больнице».
Голоса разбудили няню. Спросонок она испуганно моргала.
— Алик не может сам итти, — сказала Оля. — У вас есть саночки? А то мы дадим, только вы назад привезите.
— Мы на руках его понесем. — Высокая девушка наклонилась над Аликом.
Морозный румянец на щеках девушек сошел, и стало видно, что обе они бледные и худые. Но, надевая на Алика тулупчик и валенки, они двигались быстро и деловито, и смотреть на них, живых и проворных всем было странно и удивительно приятно.
Черноглазая девушка вынула из кармана сухарь и вложила его в слабые пальцы Алика. Но мальчик выпустил сухарь, и он упал на одеяло. Одна из девушек подняла сухарь, отломила от него кусочек и дала Димке.
Когда высокая девушка нагибалась за сухарем, из кармана ее полушубка выпала на пол газета.
— Это старая? — спросила Оля.
— Вчерашняя, — ответила девушка.
Оля с удивлением смотрела на газету. Ей казалось, что сейчас нет газет. Так же, как нет электричества и воды в кранах.
— Я оставлю вам, — сказала девушка и положила газету на стол. — А где ваши папа и мама?
— Папа на фронте, а мама… — Оля замолчала. Ей очень захотелось сказать, что мама тоже на фронте. Но, посмотрев на няню и опустив глаза, закончила: — Мамы нет.
Девушки понимающе переглянулись.
Алик покорно позволил взять себя на руки.
Негромко, но четко он произнес:
— До свиданья.
Оля смотрела вслед уходившим девушкам, как завороженная. У двери черноглазая повернулась:
— Если лейтенант Ермакова к вам зайдет, вы скажите, что мы ее просьбу в тот же день не могли выполнить, потому что много случаев таких…
И вдруг Оля сообразила, что лейтенант Ермакова — это та девушка, которая принесла Алика.
— Пойдем, Ася, мы долго так здесь…
— Какие хорошие! Та девушка их прислала, — говорила Оля няне, когда комсомолки ушли. — Алик теперь поправится, правда?
Няня затопила печурку и стала варить кулеш, а Оля мешала ложкой в кастрюле.
Вернулся закоченелый Оська, вынул из-за пазухи хлеб.
Оля с гордостью протянула ему газету. Он взглянул рассеянно и непонимающе, но, мельком прочитав число, раскрыл рот от удивления.
— Вот это да! Где ты взяла?
— Алика, видишь, нету?
— Что у вас случилось? — нахмурился Оська.
Оля всё рассказала ему.
Оська стал читать вслух газету. Это была «Ленинградская правда». И там было напечатано, что нашими войсками окружена и разгромлена 16-я германская армия в районе Старой Руссы!
Газету не только прочитали, ее долго рассматривали, осторожно проводя пальцами по черным буквам. Дали потрогать газетный лист и Димке.
— Газеты, конечно, выходят! — взволнованно сказал Оська. — Я на улицах наклеенные иногда вижу. И радио говорит. Это только у нас оно молчит…
И вдруг все ахнули и зажмурились. Изжелта белый свет залил всю комнату. Это внезапно загорелись электрические лампочки на потолке. В первые секунды все только говорили:
— Ой! Ай! — Потом стали осматриваться и разглядывать друг друга.
— Оська, у тебя на брови свежая ссадина, — сказала Оля.
— Уже два дня она. Заживает.
— Ну, значит, просто стало видно. Нянечка, до чего же ты седая! Разве такая была? Миленькая!
«Сборная семейка»
Мерзлые кружева инея на березах переливались синими, оранжевыми, розовыми огоньками. На ледяных уборах деревьев горело солнце. Голубые тени ложились на снега.
Нарядная сосулька дрогнула!.. Прозрачная капля упала с ее заостренного кончика.
Весна! Это ее робкая улыбка нежно и неотвратимо сияла с голубого неба.
Через сквер, по узкой тропинке, протоптанной в глубоком снегу, брел, тяжело опираясь на палку и медленно переставляя опухшие ноги, высокий сгорбленный старик. Широкая шуба висела складками на его исхудавшем теле, седая щетина покрывала небритый подбородок.
Щурясь от яркого солнца, старик глядел на искрящийся снег, на сосульки, на голубое небо, и выражение удивленной радости светилось на его лице.