Провезли большую пушку. Бесконечным строем шли военные. И на тротуарах тоже было очень много военных.
Памятник на площадке, напротив здания больницы был заложен землей, тщательно утрамбованной и кое-где прикрытой сверху дерном. «Конечно, это статуя какого-нибудь ученого, какого-нибудь знаменитого врача. Но какого?» — думал Оська.
Изучай-ка тут город! Только на парикмахерских, булочных и галантерейных магазинах прочтешь вывески. А ни на одних заводских воротах нет надписи. Даже с учреждений сняты доски с названиями.
Спрашивать дорогу было бесполезно. Какая-нибудь старушонка с кошелкой, которая до войны полчаса объясняла бы, как найти нужную улицу, и та теперь уклончиво роняла, пожевав губами: «Не знаю».
Но неизвестность делала оськины скитания еще увлекательнее. Его как бы окружали тайны.
Город, с его широкими проспектами, высокими стройными зданиями, садами и скверами, был огромен и прекрасен.
Оська переходил на другую сторону проспекта, когда пронзительно завыла сирена. Что-то резко хлопнуло. Еще и еще раз. Это стреляли зенитки. Дежурный у ворот загнал Оську в подъезд. Там уже стояли люди. Оська не успел оглядеться, как страшный грохот словно разорвал ему уши и тягостно отозвался в груди.
— Бросил неподалеку, — сдержанно заметил кто-то за оськиной спиной.
После грохота тишина казалась удивительно глубокой. Все молча ждали.
Прозвучал отбой. Оська выскочил первым и понесся за потоком людей.
— Там, там сбросили!
У Оськи стало как-то сухо во рту и в горле. Он заметил бесформенные груды кирпича и щебня. Удушливым облаком стояла в воздухе известковая пыль, смешанная с дымом. Где-то горело. Черные клубы дыма медленно и тяжело ползли из-за развалин. Оську толкали, почти сбивали с ног, но он упорно продирался вперед. Красная пожарная машина стояла передними колесами на тротуаре, задними — на мостовой. Пожарные тянули длинный шланг.
Бомба разрушила только фасад и угол здания. Часть дома осталась нетронутой.
С изумлением Оська увидел в третьем этаже комнату. Открытая с одной стороны, точно на сцене театра, комната висела в воздухе. На полу стояла кровать, держась на трех ножках, — четвертая повисла над провалом. На подушке, покрытой кружевной накидкой, лежал белый фланелевый заяц с розовыми ушами. Такой заяц был у Димки.
— Вон как срезала проклятая! — сказал кто-то позади Оськи.
Бледные лица людей, дымящиеся развалины — всё показалось Оське не только страшным, но и странным, точно всё происходившее приснилось ему очень отчетливо.
— Ты из этого дома? — раздался над оськиным ухом слабенький голос.
Оська обернулся. Перед ним стоял худенький белокурый мальчик лет девяти на вид, весь в известковой пыли, приставшей к одежде. Мальчик прижимал к груди измятую птичью клетку и ярко раскрашенный, но потускневший от пыли волчок.
Оська с удивлением посмотрел на волчок.
— Это я не себе, — сказал мальчик. — Тут одна маленькая ревет. У нее маму еще не нашли. Ты из этого дома?
— Нет. А ты?
— Я тоже нет. Фугаска, наверно, большая была!
— А то маленькая!
Вдруг мальчик юркнул в сторону, и Оська чуть совсем не потерял его в толпе.
С лопатами и ломами в руках сновали люди. Всё еще стлался дым, хотя уже слабый и светлый. Одна за другой подъехали две машины «Скорой помощи». Милиционер кричал, указывая на выступ стены: «К этому месту не становитесь, граждане!» Девушка-боец МПВО успокаивала рыдающих женщин…
Но вот Оська снова заметил мальчугана, который опустился на корточки перед маленькой девочкой в вышитом переднике. Она сидела на бархатной темнозеленой диванной подушке, разорванной и перепачканной, и грязное лицо ее распухло от слез. Но сейчас она не плакала, а смотрела на волчок. Измятая клетка валялась тут же. Оська обошел большую кучу вещей — скомканные одеяла, патефон, разорванные книги и остановился возле мальчика.
К ним торопливо подошли две женщины с красными повязками на рукавах. Одна из женщин взяла на руки девочку, крепко поцеловала ее в щеку и спросила:
— А вы, мальчики, что? Тоже из пострадавших?
— Нет, нет, мы просто так, — ответил белокурый мальчик. — Мы из другого дома.
Прижимая к себе девочку, женщина унесла ее.
Мальчик потянул Оську за рукав.
— Идем. Милиционер всех гоняет. А меня мама ждет. Большая была, верно, бомба! — сказал мальчик, когда они пошли по проспекту. — Сколько натворила!