Небольшая процессия сопровождает Порфирио Медрано и Фиделя Васкеса на кладбище. Артемио Чауки, рыдая, копает могилу для Порфирио.
— Я его столько раз ругал! Хотел, чтобы его прогнали! Я один буду копать! Пусть я хоть чем-нибудь ему послужу, хотя бы мертвому.
Касьяна безмолвно глядит, как комья земли падают в яму, поглотившую сына, ее единственную надежду. Отныне сама она станет землей и будет жить лишь для земли. Бенито Кастро думает о мертвых. Об этих и обо всех, которые под земляным покровом беседуют, сверкая окаменелыми зубами, чернея впадинами глаз, белея костями. Счету им нет. А у земли все такой же живой голос, так же могуча ее бронзовая грудь, и так же много слышит она криков, выстрелов, песен и предсмертных стонов. Бенито склоняется перед этим великим гимном, воспоминания оживают в нем, и он погружается в пронизанную светом тьму. Атуспария, Медрано, Учку Педро и Фидель Васкес — все погибли одинаковой смертью, все страдали страшной болью нашего времени. И все любили землю, с которой неразрывно связан человек.
Индейцев заставили строить шоссе до города. Батальон солдат прибывает в грузовиках и идет на Руми. Восстает и Умай, но атакуют сначала очаг наибольшего сопротивления. Надо побыстрее подавить бунт, чтобы он не разросся.
Повсюду, кроме тех мест, куда могут скатиться камни, идет жестокий, яростный, отчаянный бой. Пулемет прошивает горные склоны, слышатся тонкий свист и сухие хлопки; кажется, вся пуна дрожит от напряжения. Полуденное солнце льет раскаленный свинец на опаленные скалы.
В селении остались лишь калеки, женщины и дети. Даже старики вышли к ущелью, надеясь бросить там и свой камень. Женщины стараются утешить детей, а те горько плачут и зовут: «Тайта, тайта…»
К сумеркам начинают приносить раненых. Одни умирают молча, другие рассказывают, что индейцев сбивают, как кондоров над вершинами гор. Селение полно убитых. Но куда деться семьям? Все дороги в крови.
Появляется Бенито Кастро. Его лицо, рубаха, руки тоже в крови. Это кровь друзей, которым он хотел помочь, и его собственная, льющаяся из открытой раны. Он падает у порога дома и глухо зовет жену. Льяуканская резня отчетливо встает в его памяти. Маргича подбегает с ребенком на руках.
— Уходите, уходите, — с трудом произносит сломленный, умирающий, но упорный человек, надеясь, что спасутся хотя бы его жена и ребенок.
— Куда мы пойдем? Куда же нам идти? — молит Маргича, безумным взором глядя на мужа, на сына, на мир, на одиночество.
Она не знает, а Бенито умер.
Ближе, все ближе слышатся выстрелы.
