А Льва Толстого похоронили "без церковного пения, без ладана, без всего, чем могила крепка". Скорее по-ленински, чем по-русски.
В своей проповеди, названной "Бесноватые", Иоанн Кронштадтский употребил слово, не сходящее с языка сегодняшней демократической прессы:
"К особенному роду бесноватых надобно отнести людей, так называемых либеральничающих: то есть слишком свободно, вопреки христианскому и всякому здравому смыслу мыслящих".
Он постоянно пытался напоминать литераторам об их великой ответственности перед обществом, перед народом, перед Россией:
"Вот характер наших борзописцев: живя в постоянной, ежедневной прелести самообмана, они прельщаются или стараются прельстить всех и сделать участниками своего самообмана".
Книга Иоанна Кронштадтского, откуда взяты эти пламенные мысли, вышла при жизни проповедника и называется "Путь к Богу".
Конечно, чрезвычайно трудно или почти невозможно слабым и грешным людям неукоснительно следовать таким высоким поучениям, но и убийственно для души человеческой подчиняться всем соблазнам и прелестям Серебряного века, неожиданно ожившим и принявшим разные обличья в наше время. Мне кажется, что печально знаменитый доклад товарища Жданова, произнесённый им в 1946 году в Ленинграде, был бы куда более убедителен, если бы он использовал в нём размышления о литературе и искусстве Серебряного века товарища Бунина, товарища Блока, товарища Франка, товарища Свиридова и товарища Коржавина... А если бы ещё атеист Андрей Андреевич был знаком с проповедями святого Иоанна Кронштадтского! — цены бы не было его докладу... Смею предположить, что такое, на первый взгляд, фантастическое развитие событий могло быть возможным после встречи Сталина осенью 1943 года с тремя высшими иерархами церкви и восстановления патриаршества по его державной воле.
Голоса Серебряного века, грязной "оттепели" и кровавой перестройки до сих пор звучат в нашей сегодняшней жизни. Включаю 2 февраля 2012 года TV-канал "Культура" и вижу фильм о знаковой фигуре этих родственных друг другу эпох — об Оскаре Уайльде. О том, как он, выйдя из Редингской тюрьмы, где сидел за содомитство, был изгнан из Англии, ещё строго хранившей свои пуританские традиции, в растленный Париж, куда к нему приехал его английский супруг-партнёр. Однако последний, как следует из фильма, вскоре бросил несчастного Уайльда, поскольку тот не мог содержать своего любовника. Оставшись в одиночестве, лондонский денди опустился, растерял былой шарм, растолстел и вскоре умер. Похоронили беднягу при помощи его бывшей жены на известном парижском кладбище и установили на могиле не крест, не бюст, а надгробье в виде гранитного Сфинкса.
...В последних кадрах фильма его создатель Роман Виктюк, картинно простирая руки к надгробному чудовищу, возопил, обращаясь к телезрителям:
— Вот видите! На отполированном граните алые пятна! Нет, это не лепестки роз, это следы поцелуев, которые оставили на камне поклонники великого писателя!
Поскольку, на мой взгляд, у женщин нет причины целовать надгробье Оскара Уайльда, то остаётся думать, что это геи всего мира оставляют следы алой помады со своих губ на отполированном граните, прикладываясь к нему, как верующие к иконе. А чему удивляться? Через сто лет после изгнания несчастного содомита во Францию в некогда чопорном пуританском Лондоне один из высших чинов англиканской церкви обвенчал какую-то однополую брачную пару. Так что дело Оскара Уайльда живёт и побеждает и в Соединённом Королевстве, и в России, потому, что фильм с Уайльдом и Виктюком был создан при финансовой поддержке Российского агентства по печати и массовым коммуникациям. Видимо, такие фильмы очень нужны нашему телезрителю, если они делаются на бюджетные деньги.
У нас ведь всё от Пушкина...
Ф. Достоевский
Но есть, есть Божий Суд...
М. Лермонтов
Почти все значительные поэты Серебряного века, оставившие неизгладимый след в русской поэзии, вольно или невольно подражая Пушкину, мечтали о памятниках себе, любимым. "Мне бы памятник при жизни — полагается по чину" (В. Маяковский); "Я скоро мраморною стану" (А. Ахматова); "В России новой, но великой поставят идол мой двуликий" (В. Ходасевич); "Чтоб и моё степное пенье сумело бронзой прозвенеть" (С. Есенин); "Мой памятник стоит, из строф созвучных сложен, кричите, буйствуйте, — его вам не свалить!" (В. Брюсов) и т. д.
Но властителям дум той эпохи мало было подобных напыщенных деклараций, каждый из них ещё претендовал на особое отношение к Пушкину, каждый желал, подобно Цветаевой, сказать "мой Пушкин", "приватизируя" великого поэта, опуская его, в меру своего таланта (или в меру "своей испорченности"), до себя, до своей злобы дня, до своего положения в суетном мире "Серебряного века", в мире революции и нэпа. Вспомним хотя бы об амикошонском разговоре "на равных" Маяковского с Пушкиным из стихотворения "Юбилейное": "У меня, да и у вас в запасе вечность"; "После смерти нам стоять почти что рядом"; "Я бы и агитки вам доверить мог"... Всё вроде бы сказано в шутку, но тем не менее ясно, что с одним великим поэтом своего времени разговаривает другой великий и "талантливейший поэт советской эпохи", и оба строят после революции новую жизнь.
Молодая Анна Ахматова создавала в своём воображении другого Пушкина, далёкого от "агиток", но близкого ей:
А позже она восхищалась Пушкиным за то, что он обладал правом "шутить, таинственно молчать и ногу ножкой называть".
Это был "ахматовский", но не "маяковский" Пушкин, и томик Парни он держал в руках не случайно, поскольку, как сообщает "Литературная энциклопедия" 1934 г., любимец Вольтера Парни был автор "эротических и антирелигиозных поэм, которые определили его репутацию крайнего нечестивца и безбожника"; "Война богов" и другие библейские поэмы П. были запрещены к переизданию во Франции"; "Христиниада", рукопись которой была выкуплена за большую сумму правительством реставрации и предана сожжению"; "Война богов" явилась одним из самых антихристианских произведений мировой литературы"; "Один из всех русских подражателей Парни Пушкин усвоил и эротическую, и антирелигиозную традицию его библейских поэм; некоторые места в "Гавриилиаде" являются почти буквальным переводом из них". В других энциклопедиях стихи Парни удостоиваются эпитетов "непристойно кощунственные", "порнографические" и т. д.
Но именно такой Пушкин, поклонник "эротомана" и "нечестивца" Парни, был идеалом поэта, нарисованного пером Ахматовой.