Короче говоря, на долю командующего не было оставлено ни одной функции, где бы он мог действовать вполне самостоятельно.
Начальник штаба доложил командующему о желании Совета обороны переговорить с ним, но новый командующий уклонился от этой беседы, предложив также все переговоры отложить до приезда генерала графа Келлера.
В частном разговоре с фон Дитмаром начальник штаба вполне открыто заявил, что первым его ходатайством у генерала графа Келлера будет просьба разорвать этот договор, который генерал мог подписать, только будучи в заблуждении о действительных полномочиях вошедших в Совет лиц[2].
На этом временно и закончилась история с Советом обороны, которая является довольно характерной в жизни добровольческих формирований, как показатель непременного желания политических деятелей захватить всю полноту власти в свои руки.
Капитан фон Дитмар, разочаровавшись в своей деятельности на должности секретаря злополучного Совета обороны, вошел в связь с Гагеном, и им удалось заручиться доверием полковника фон Нефа, который назначил их представителями от корпуса в городскую финансовую комиссию, образованную с целью установить основания, на которых должны были быть выпущены уже напечатанные 50-рублевые кредитные билеты областного Псковского казначейства за подписью генерала Вандама.
Назначив фон Дитмара и Гагена финансовыми представителями, командующий подписал несколько бумаг, которые давали им право на сбор всевозможных пожертвований в пользу армии чуть ли не во всех городах Российской империи.
Выпущенные вскоре кредитные билеты открыли им широкое поле деятельности, и они начали производить с ними весьма смелые, если не сказать большего, финансовые операции, которые вызвали сильное недовольство жителей города Пскова.
Работать становилось все труднее и труднее, появлялась масса различных препятствий, которые путали все планы и вносили невообразимый хаос.
Одним из самых главных препятствий было невыполнение германцами условия о передаче военного и гражданского управления армейским районом русским властям, что повлекло за собой полнейший беспорядок во внутреннем управлении и парализовало всякую возможность провести необходимые меры для обороны области, как например, мобилизацию, отобрание оружия у ненадежного населения, ареста местных большевиков и т. п.
Германцы, вследствие разыгравшейся у них революции, уже не были в состоянии поддерживать порядок, но в то же время не решались передать всю полноту власти русским добровольческим организациям, и потому везде царило безвластие.
По той же причине не удалось провести в жизнь предполагаемой организации генерал-губернаторства во главе с генералом Симанским, в ведение которого отошли бы все вопросы военно-административного характера, которые перегружали работу штаба корпуса и не давали ему возможности заниматься своим прямым исключительно военным делом.
Только накануне катастрофы, то есть 25 ноября, германцы согласились наконец передать гражданское управление русским властям, и потому командующий корпусом назначил члена Государственной думы барона А.А. Крюденера-Струве губернатором армейского района.
Одновременно шло разложение германских частей, которому способствовало отсутствие прочной связи с Германией, следствием чего явились различные сведения и слухи, волновавшие солдат.
Германские солдаты приняли вид наших «товарищей» времен Керенского, устраивали митинги и готовы были поближе познакомиться с большевиками, пропаганда которых велась совершенно открыто.
Образовавшиеся советы германских солдат (Soldatenrat) вмешивались во все дела и, в частности, в дело формирования корпуса, причем в зависимости от настроения то хотели во всем оказывать корпусу содействие, то запрещали отпускать ему продовольствие, снаряжение и вооружение. Командующему корпусом и начальнику штаба приходилось постоянно разговаривать с членами солдатского совета и уговаривать их не препятствовать формированию.
В общем у германцев начался тот же революционный хаос, который был хорошо известен каждому русскому, – все были начальниками и ни одного подчиненного, а потому, естественно, некому было исполнять приказания.
2
В Киеве я стоял очень близко к генералу гр. Келлеру, но никогда не слышал от него об этом злополучном договоре, а потому предполагаю, что он является вымыслом.