В отличие от применения наркотиков алкогольное опьянение имеет положительное значение. Суть опьянения состоит в том, что человек как бы отворачивается от объективной действительности в сторону некоего субъективного мира. Применяя наркотики, человек перестает осознавать несчастье, он испытывает "счастье" в шопенгауэровском негативном смысле, а именно испытывает состояние нирваны. Наркотизация-это духовная анестезия. Но, подобно анестезии, применение которой в хирургии способно вызвать смерть, духовная анестезия может привести к смерти духовной. Постоянно подавляя действительно значимые эмоциональные импульсы из-за того, что они могут вызвать отрицательные переживания, человек в итоге убивает свою внутреннюю жизнь. Разумность смысла эмоциональных переживаний глубоко заложена в человеке, о чем свидетельствует следующий пример. Существует особый вид меланхолии, отличающийся тем, что человек не испытывает печали. Вместо этого больные жалуются, что они не в состоянии чувствовать себя в достаточной степени грустными, не могут выплакать свою меланхолию, оставаясь эмоционально холодными и внутренне мертвыми. Такие пациенты страдают, как мы говорим, от меланхолии обезболивающей. Каждый знакомый с подобными случаями знает, что едва ли существует отчаяние большее, чем то, которое испытывают такие больные из-за того, что они не в состоянии испытывать обыкновенную человеческую грусть. Этот парадокс вновь ясно показывает, что принцип удовольствия-лишь конструкт, но не явление. Эмоциональная "логика сердца" всегда заставляет человека стремиться- испытывая грустные чувства или, наоборот, веселые-к тому, чтобы оставаться "духовно живым", чтобы не впасть в апатию. Таким образом, парадокс, состоящий в том, что страдающий от меланхолии обезболивающей испытывает страдания из-за своей неспособности страдать, является парадоксом только для патопсихологии. И это вовсе не парадокс для экзистенциального анализа, поскольку он признает смысл страдания, отводя страданию заметное место в жизни человека. Страдание и горе являются частью жизни, как судьба и смерть. Ни одно из них нельзя вырвать из жизни, не разрушая ее смысла. Лишить жизнь горя, смерти, судьбы и страдания -значит лишить ее присущих ей формы и содержания. Ибо лишь под ударами молота судьбы, в горниле страданий обретает жизнь свои содержание и форму.
Таким образом, судьба, которую переживает человек, имеет двоякий смысл: он должен ее формировать, где это возможно, и-где это необходимо-достойно принимать ее, терпеть. Не будем забывать, что "бездеятельному", пассивному страданию также присущ глубинный смысл всякого страдания.
Вместе с тем человек должен остерегаться соблазна преждевременно сложить оружие, сдаться, слишком легко приняв ситуацию за судьбу и склонив голову перед всего лишь мнимой своей участью. Лишь когда он не имеет более возможности реализовывать созидательные ценности, когда под рукой действительно нет средств, чтобы воздействовать на судьбу, тогда лишь наступает время реализовывать ценности отношения, тогда лишь ему имеет смысл "взвалить на себя крест". Сама суть ценностей отношения проявляется в том, как человек приговаривает себя к неизбежному; поэтому ценности отношения могут быть полностью реализованы, только когда доля, выпавшая человеку, оказывается в самом деле неизбежной. Брод называл это "благородным несчастьем", в отличие от "несчастья неблагородного", представляющего собой ситуацию, которую можно избежать либо в которой человек повинен сам*.
Так или иначе, в этом случае каждая ситуация предоставляет человеку возможность для реализации ценностей-либо созидательных, либо ценностей отношения. "Никем свыше не сказано, что поступки человека или его страдания не могут его облагородить",-находим у Гёте. Можно было бы сказать, что, если мы даже терпим что-либо, мы уже совершаем действие, пусть даже только подразумеваемое, но только тогда, когда это терпение оправданно, то есть если сама судьба ставит человека в условия, когда он вынужден терпеть, ибо ни изменить свое положение, ни вообще избежать его он не в состоянии. Только "оправданное" терпение является нравственным достижением; только такое неизбежное страдание несет в себе смысл. Это заложенное в страдании нравственное достижение известно каждому простому честному человеку. Такому человеку хорошо понятен будет следующий случай.
Несколько лет назад, когда в Британии готовилось награждение бойскаутов за высочайшие достижения, награды, которых заслуживали многие, были вручены трем молодым людям, находившимся в больнице с неизлечимыми заболеваниями. Тем не менее эти ребята держались мужественно и бодро, стойко перенося свои страдания. Их выдержка была признана более значительным достижением, чем выдающиеся успехи, скажем, в спорте и т. п. многих других бойскаутов.
"Жизнь-ничто, это лишь возможность совершать что-то". Похоже, в этом принципе Геббеля содержится ответ на вопрос о смысле жизни. Ибо существуют лишь две возможности: работать вместе с судьбой, придавая ей форму, то есть "лепить" судьбу, а не ситуацию, если последняя окажется такой, что изменить ее человек не в состоянии,-и таким образом реализовывать созидательные ценности; или же, если подобное окажется действительно невозможным, занимать такую позицию по отношению к своей неизбежной участи, когда страдание является достижением,-то есть реализовывать ценности отношения. Будет похоже на тавтологию, если мы скажем, что болезнь дает людям "возможность" для "страданий". Но все окажется далеко не столь очевидным, если слова "возможность" и "страдания" понимать в смысле, предложенном нами выше. Все становится совсем не таким очевидным, как только мы станем различать болезненные состояния-включая психические недуги-и страдания. С одной стороны, люди могут быть больны, не "страдая" в собственном смысле этого слова. С другой стороны, помимо всякого рода болезней, существует страдание, глубокое человеческое страдание, которое является неотъемлемой частью жизни человека, происходя из самой природы и смысла жизни. Следовательно, возможны случаи, когда необходимо вмешательство экзистенциального анализа, чтобы помочь человеку вновь обрести способность страдать. Вместе с тем целью психоанализа является возвращение человеку способности испытывать удовольствие и действовать. Ведь есть ситуации, когда человек может выполнить свою жизненную задачу только путем истинных страданий-только так, и никак иначе. И точно так же, как человек может упустить возможность совершить что-то, что готовит ему жизнь, так он может упустить и возможность перенести истинные страдания, которые открывают для него мир ценностей отношения. В свете вышеизложенного мы можем согласиться с Достоевским, сказавшим, что он боится только одного, а именно что он может оказаться недостойным мучений, выпавших на его долю. И мы теперь в состоянии оценить должным образом достижение больных, которые борются, не сдаваясь, со своим недугом, чтобы оказаться достойными своих мучений.
Одному необыкновенно талантливому молодому человеку неожиданно пришлось расстаться с активной профессиональной деятельностью. Вызванный туберкулезной инфекцией воспалительный процесс в спинном мозге привел к параличу его нижних конечностей. Решался вопрос об операции (по удалению пораженной части спинного мозга). Друзья больного обратились к одному из ведущих нейрохирургов в Европе. Тот был уверен, что у больного нет никаких шансов, и не взялся его оперировать. Отказ врача передали в письме одной из близких знакомых больного, на даче у которой он в это время жил и которая ухаживала за ним. Ни о чем не подозревавшая служанка передала письмо хозяйке в тот момент, когда та завтракала со своим больным гостем. Что последовало за этим, подробно описано в письме больного; несколько абзацев этого письма мы приводим ниже.
"...В подобной ситуации Ева была вынуждена показать мне письмо. Таким образом я узнал о своем смертном приговоре, который был совершенно очевиден из слов врача.
- Я вспомнил фильм о корабле "Титаник", который смотрел когда-то давно. В особенности мне вспомнился эпизод, когда один парализованный-его играет Фриц Кортнер-произносит молитву, готовя небольшую группу таких же, как он, жертв к смерти, в то время как корабль погружается и вода поднимается все выше и выше вокруг них. Из кинотеатра я вышел глубоко потрясенный. Какой же это дар судьбы, подумал я тогда, сознательно идти к своей смерти. А теперь и мне судьба предоставляла подобное! У меня есть этот последний шанс проверить силу своего борящегося духа, только это борьба, исход которой предрешен с самого начала. Скорее это последнее напряжение обыкновенной силы, как бы последнее гимнастическое упражнение... Я хочу переносить ожидающую меня боль без наркотиков, насколько это вообще будет возможно... "Борьба за проигранное дело?" Исходя из нашей философии, подобную фразу необходимо вычеркнуть из книг. Ибо в расчет идет только процесс борьбы... И не может быть никаких проигранных дел... Вечером мы исполняли четвертую, "Романтическую" симфонию Брукнера. Меня переполняла любовь ко всему человечеству, я испытывал ощущение необъятности вселенной. Что до остального, я занимаюсь математикой и не поддаюсь сентиментальности".