Я принимал участие в формальном избрании его деканом факультета иностранных языков ТвГУ, еще будучи аспирантом. Голосование было безальтернативным, носило характер фарса. Все карты спутала вдова Г.И.: «Когда надо будет бросить бюллетень, позовете. Я в соседнем кабинете, принимаю домашнее чтение». Для факультета он сделал немного. Но он был вменяемый человек. Старался быть ровным, жил цивилизованно, без особых проблем, имел ранние благородные седины. Работал советником (переводчиком) у прежнего губернатора, который пил, увел из скудного областного бюджета 400 миллионов рублей, сел, каялся, был выпушен. Миша получил от него хорошую квартиру, даже полгода вроде бы был руководителем его пресс-службы. Он был из поколения людей, которые увлекались Пинк Флойд, Зеппелин, Роллинг Стоунз, играл на гитаре. Эти тексты масс культуры и были предметом курсовых и диссертационных работ. Напек диссертаций тридцать. Как сказала мне post factum жена прежнего декана, не читая. Затем стал проректором университета по науке. Съездил в пару командировок – Германия, Англия. Меня всегда что-то смущало в нем. Я даже говорил об этом Богину, но тот предпочитал видеть в людях хорошее: «Миша старается вырваться из этой примитивной прагматики» – он начинал с лингвопрагматики, которую не жаловал Богин. Вырвался – послал все к черту, эмигрировав в прошлом году в Канаду. По слухам – жена получила хорошее еврейское наследство. А сколько ему было дано, сколько с ним возились. Сделают ли люди выводы и какие?
Новое поколение профессоров и преподавателей было проще, плоше, прагматичнее, шло общим списком своих простонародных фамилий. Желание людей вырваться из страны, отсутствие корней, отсутствие патриотизма, без громких слов. Возможно, сказываются усталость от многолетних бытовых проблем, спертость и духота. В конце тридцатых перед этим стояла и молодая мать P.C. Богина. Розка, бери своих двух щенков и айда в Польшу. Но уже надвигался фашизм, и Роза Соломоновна предпочла Челябинск.
На праздники выпало время разбирать доставшуюся мне часть библиотеки Б.А. Хренова. С первых послевоенных лет до девяностых годов он собирал всю лингвистическую научную литературу по германистике и общему языкознанию, беллетристику английскую и американскую, учебную литературу по английскому языку. Вдова, уезжая в Москву, подарила мне большую часть библиотеки. Словари она – ввиду их якобы большой ценности – забрала с собой, учебную почти всю я отдал Н.Ф. Крюковой, а покетбуки и папербеки стоят на полке и ждут своего часа быть прочитанными. Все разобрано, везде пометы, следы работы над сложной лексикой, следы расширения своего вокабуляра. То поколение постоянно работало над собой, расширяло свою, может быть, в чем-то скромную и недостаточную базу. Обучались ведь только монологической речи, страноведение было примитивно, фонетическая технология отсутствовала. Зато много читали. Борису Арсеньевичу американцы пачками дарили книги, когда он был переводчиком на том самом фестивале молодежи и студентов 1957 года. Рядовая беллетристика. В учебной литературе очень широк учебный тематизм, переводческий тематизм – репертуар варьируется от искусства, литературоведения до военного, технического, юридического и т.д. перевода. У меня создалось впечатление, что я открыл всю свалившуюся на меня научную литературу в последний раз. Я размышлял о наследии теоретиков языка и переводоведов, мало кому сегодня в практических целях нужном.
По теоретической фонетике в переданной мне библиотеке есть Витомская, Васильев, Шахбагова, к ним примыкает тверская Травкина, чуть ли не Торсуева и Дикушина, чуть ли не питерские Зиндер и Матусевич, Лия В. Бондарко. Сумасшедшей силы теоретическая книга Плоткина.