Выбрать главу

С этими словами Гилфорд сорвал бант, полученный им от принцессы Марии, и хотел швырнуть его прочь.

Но Джейн Грей схватила его за руку и строго воскликнула:

– Без глупостей, сэр! Неужели вы хотите смертельно оскорбить дочь короля?

Тут она снова укрепила бант на шлеме. Но она не успела сделать это настолько проворно, чтобы скрыть происшедшее от принцессы Марии, потому что шествие достигло праздничного зала, а принцесса Мария уже передала своего маленького брата на руки воспитателю.

Багровая краска гнева залила лицо принцессы, когда Джейн Грей, предупредив Гилфорда, несвязно извинилась перед нею, что только туже завязала бант, распустившийся в рукопашной схватке на турнире. И хотя Мария преодолела свою досаду, однако Джейн не сомневалась, что обида тем больнее уязвила ее. Сознавая свою невзрачность, старшая принцесса завидовала всякому знаку внимания, оказанному ее родственнице, и если она сама холодно обошлась с Гилфордом, то все же имела право обидеться на него, потому что он, по общепринятому обычаю, должен был оставаться ее кавалером на весь день.

Сердце женщины – загадка. Как раз в тот момент, когда принцесса Мария нашла причину явно обнаружить свое нерасположение к Гилфорду, она почувствовала, что он достоин женской любви, и пожалела, что упустила случай, которым воспользовалась Джейн Грей. По ее мнению, было легко завладеть сердцем мужчины, который уже несколько лет не появлялся при дворе и вел однообразную жизнь охотника и воина в укрепленном пограничном замке. Теперь у принцессы Марии открылись глаза на благородство в его серьезных чертах, на соразмерность высокой, сильной фигуры, и хотя бы здесь дело шло только о том, чтобы превзойти Джейн Грей в любезности, то и этого было для нее достаточно, чтобы пустить в ход все уловки с целью сделать этого мужчину с воловьей шеей чувствительным к ее прелестям и вызвать восхищение на этом мрачном лице.

Она подала Гилфорду руку, чтобы он повел ее к столу, и в своем нетерпении одержать победу стала осыпать самыми лестными похвалами его сына, спрашивала, давно ли он вдовеет, как живет и не чувствует ли потребности жениться вторично. Принцесса забрасывала его вопросами тем настойчивее, чем односложнее он отвечал, так что со стороны можно было подумать, что они оба приятно проводят время за столом в интересной беседе.

Король, усердно осушавший бокал за бокалом, должно быть, заподозрил, что Гилфорд питает честолюбивые виды, и, внезапно прервав разговор, воскликнул:

– Сэр Дадли! Мне говорили, будто вы враг женщин, но – черт возьми! – вы ухаживаете за ними как француз!

– Ваше величество, – ответил Гилфорд, – красота – это чародейка, которой нельзя противиться. Но, к сожалению, я не заслуживаю похвалы, которой вы хотели удостоить меня, потому что принцесса Мария тщетно старается прийти на помощь моей робости в этом отношении и допытаться у меня, кто та красавица, чья стрела глубоко вонзилась мне в сердце сквозь доспехи.

При первых словах принцесса Мария покраснела, потому что король насмешливо улыбнулся, когда Гилфорд превозносил красоту; она сомневалась не меньше своего отца, чтобы ее кавалер мог подразумевать здесь только одну ее; но смелость его речи была почти так же оскорбительна, как обиден тон, и принцесса испугалась при виде жилы на лбу короля, вздувшейся от гнева. Она хотела уже прийти на выручку Гилфорду и в шутку заметить, что застенчивость так сильно смущает его, что он говорит вздор, но Генрих не дал ей времени на это.

– Черт возьми! – загремел он. – Неужели сын лорда Уорвика хочет похвастаться, что одна из Тюдоров домогается его руки?

– Ваше величество, – возразил Гилфорд с полным спокойствием, которое тем сильнее поразило Марию, что она ожидала еще большего замешательства со стороны своего кавалера при гневной вспышке короля. – Я полагаю, что имею право просить даму, бант которой мне дозволено сегодня носить, о милости ходатайствовать за меня перед вашей высочайшей особой.

– А, так, значит, это было лишь вступлением к вашей речи? – подхватил успокоенный Генрих. – Сейчас видно, что вы не учились в школе, потому что вам недостает ясности языка. Но, – с досадой продолжал он, чувствуя, что подверг насмешкам дочь, – нам также не по душе, когда один из наших дворян ищет посредников, как будто мы закрываем свой слух для тех, у кого есть к нам просьба. В наказание за такой недостаток доверия я не хочу ничего слышать о ней теперь.