– Довольно ссориться! – вмешался духовник, сделав кастеляну знак подавить в себе желание ответить резкостью. – Господин паж! Может быть, вы и правы, но вам все-таки следовало бы с большим уважением относиться к старости. Вы же должны были бы быть поумнее и не раздразнивать из пустяков вспыльчивости молодого человека. Позднее я сам буду у вдовствующей королевы и расскажу ей, что видел и слышал здесь.
При этом он выразительно посмотрел на кастеляна, и Сэррей, поймавший этот взгляд, убедился, что духовник будет говорить далеко не в его пользу. Но это нисколько не обеспокоило его. Самое худшее, что могло с ним случиться, это увольнение из замка, а теперь он желал этого, пожалуй, гораздо больше, чем исполнения прежнего желания служить королеве, так как тот факт, что его не пригласили к столу, ясно показывал, насколько его только терпели, не думая быть с ним приветливым, как он рассчитывал.
В досаде Роберт отошел к окну и стал там поджидать возвращения кастеляна. Его взор случайно упал на флигель дворца, про который кастелян говорил, будто там не чисто и водятся привидения, и вдруг ему показалось, будто одна из тяжелых шелковых гардин зашевелилась.
Так как окна были заперты, то это движение могло произойти только благодаря сквозняку от открытых дверей.
Флигель, примыкавший к правому углу замка, непосредственно соединялся с покоями вдовствующей королевы. Роберт скользнул взором по веренице окон и в одном из них, выходившем на угол, заметил две быстро промелькнувшие тени.
Если во всякое другое время такое наблюдение показалось бы ему неважным, то тем большую важность он придал ему в данный момент, когда в его мозгу проносились всякие подозрительные мысли. Замешательство кастеляна, когда Роберт попросил у него комнату во флигеле, было совершенно очевидным, так как ему должно было быть совершенно безразлично, станут или нет тревожить Сэррея привидения.
Манера, которой встретила вдовствующая королева графского посланца, и ее стремление избежать открытого разрыва, точно так же доказывали неопределенность ее положения, что само по себе вызывало сомнения. А тот факт, что его, Роберта, не пригласили к столу, мог означать собою только желание обсудить за обедом кое-какие вопросы, которые нельзя было затрагивать в его присутствии.
«Ладно же! – подумал Сэррей. – Во мне боятся врага, шпиона графа Аррана. Сегодня, когда мне приходится принять определенное заключение, могущее быть даже и решающим на всю жизнь, в зависимости от того, под чьи знамена я склонюсь, – сегодня мне открыто показывают недоверие и оскорбительное невнимание, даже не дав себе труда испытать меня!.. Так пусть же узнают, что мной не приходится пренебрегать как другом, а как врага следует бояться! По крайней мере, этой красивой, веселой девушке не придется высмеивать меня!»
О, он не подозревал, что как раз в тот момент, когда он давал таким образом исход оскорбленному самолюбию, Мария Сейтон была единственным человеком, который говорил в его пользу, и если бы он только мог слышать ее слова, то с пламенным воодушевлением поклялся бы, что употребит все усилия стать достойным заступничества этих прекрасных уст и оправдать оказанное ему доверие!
Когда кастелян вошел в комнату королевы, то застал там фрейлин за веселой болтовней и шутками. Веселая игра была прервана; в первый раз с тех пор, как королевская семья жила в Инч-Магоме, кастелян явился с жалобой и торжественно испрашивал аудиенции у королевы. Мария Флеминг отправилась к вдовствующей королеве, а кастелян стал с гневом рассказывать маленькой королеве и ее фрейлинам, как дерзкий дворянчик потребовал его к ответу по поводу того, что его не пригласили к королевскому столу, как он приказал ему встать со стула и взялся за меч, когда он стал уверять юношу, что он здесь ни при чем. Мария Сейтон расхохоталась и хотела обратить все это в шутку, но маленькая королева почувствовала себя оскорбленной в своем достоинстве и обещала кастеляну, что он получит законное удовлетворение.
В этот момент дверь открылась, и появилась королева-мать.
Мария Лотарингская заставила кастеляна повторить ей все то, что она уже слыхала от духовника. Ее лицо было очень серьезно, и по ней было видно, насколько она была возбуждена.
– Вы были сегодня свидетельницами, – обратилась она к фрейлинам, когда кастелян кончил свой рассказ, – с каким бесстыдством этот подлый мужик позволил себе показать мне, что я, мать королевы, лишена всякой власти. Паж, которого нам послал регент, был вежливее, но этим он только доказал свой ум, так как он просто хотел вкрасться к нам в доверие, чтобы лучше шпионить. Регент догадывается, что я не могу больше выносить такое невозможное положение и оглядываюсь во все стороны, не найду ли где-нибудь поддержки, с помощью которой смогу выйти из него. Я убеждена, что моя дочь считает меня своей лучшей советницей, поэтому я и предприняла некоторые шаги. И если последние даже и не дадут нам никаких результатов, то ей от этого не будет хуже; если же задуманное удастся мне, то она навсегда избежит тирании регента. Быть сообщницами моих планов очень опасно, и я хотела сначала скрыть их от вас, но прибытие этого шпиона заставляет меня посвятить в них и вас. Могу ли я рассчитывать на вашу преданность и верность королеве?