Мы разговорились. Старик рассказал, что жить в Алайской долине тяжело, несподручно. Огорода развести нельзя — земля не родит не только хлеба, но даже капусты и картошки. Корову нельзя завести, потому что во всей округе нет дерева, не из чего построить сарай. Собаку и то нельзя держать — волки съедят. Здесь волков много. Дочка звала к себе, в Москву, но старики привыкли к своей избушке, к своему мосту. Заходят к ним пограничники, помогают, заботятся.
Я рассказал старикам, что мы везем хлеб в Мургаб.
— Большое дело, товарищ начальник, трудное дело. Завертит буран, тяжело тебе будет, — сказал старик. — В случае чего, мы огонь всю ночь не будем гасить, на огонек и держите, не собьетесь с пути. А то у нас, коли с пути собьетесь, беда!
Я поблагодарил стариков и вышел. Старик проводил меня до салазок. Вскоре домик скрылся в сугробах. Впереди я увидел просыпавшийся лагерь.
Через несколько часов буран снова бушевал над Алайской долиной. Ветер выл над селением, сбивая с ног путников. Вторая колонна машин с грузом и тракторов с санями-прицепами двигалась по проложенному нами пути из Оша. Штурмовать Алайскую долину мы решили все вместе. Мы ждали вторую колонну к утру. Может быть, к этому времени буран утихнет. Какой-то человек пытался начать страшные рассказы о погибших в Алайской долине в разное время путниках и проезжих. Я приказал ему замолчать: не время для таких разговоров. Человек замялся и скрылся. Под вечер в контору пришел Сабди-охотник.
— Сабди? Откуда ты взялся?
Охотник втащил болтавшуюся на веревке тушу архара:
— Дивы и пери летают по воздуху. Я приручил одного дива.
— Ты что ж, ездишь верхом на духах?
— Мне попался ленивый див, — засмеялся киргиз. — Я его бил, бил, плохо идет, свои ноги вернее.
Через несколько минут на «буржуйке» варился суп, а Сабди рассказывал нам:
— Мой отец воевал в отряде сына алайской царицы. А я? Я двадцать лет стреляю архаров. Ты видишь, начальник, мою винтовку? Было время, она знала другую охоту. Одна пуля сорвет погон, другая пронзит сердце. Мы знали, как воевать с белыми, и помогали кзыл-аскерам, красноармейцам...
В этот вечер все плотно поели. Оказалось, что Сабди убил двух архаров и одного отдал бойцам и шоферам.
...Наутро ожидаемая колонна тракторов и автомобилей пришла в селение. Снег покрывал брезенты, крыши шоферских кабинок, таял на радиаторах. Усталые люди перекликались, радуясь отдыху. Начальник колонны рассказал, с каким трудом прошли они по однажды пройденной нами дороге. Снег завалил тоннели, их снова пришлось разрывать. Один из тракторов со снегоочистителем поломался. А без снегоочистителя дальше идти нельзя. Ко мне пришли мастера, старик и двое парней, прибывшие с колонной. Они не спали две ночи.
Старик механик с красными от бессонницы глазами сказал:
— На ремонт потребуется не меньше полутора суток. Да и поспать не мешало бы. Значит, двое суток.
Он подождал, снял очки, протер их платком и спросил:
— А когда нужно выступать?
— Через двенадцать часов.
— Так что же? Сейчас приступим и к сроку сдадим. Верно, ребята?
Парни переглянулись, и один сказал:
— Ведь не спать же. Ясно, сдадим.
Работа кипела. Все готовились к штурму. Шоферы проверяли машины, саперы — подрывное имущество. Я навещал больных горной болезнью; даже врач экспедиции заболел. Мы постарались разместить больных как можно удобнее.
На площадь киргизы привели несколько яков. Лохматые «черти» стояли, поглядывая на нас заросшими шерстью глазками. Они повезут через долину юрты. Два киргиза ходили вокруг «чертей», покрикивая на них. Вдруг они увидели Сабди и что-то быстро заговорили по-киргизски. Потом пошли в сторону.
— Куда они? — спросил я охотника.
— Совсем ушли, — пояснил Сабди. — Они говорят, зимой в долине живут дивы. И главный див — страшный и злой. Никто зимой не пройдет через долину.
И Сабди вдруг сел на корточки и запел гортанным голосом киргизского колдуна: