«Наверное, скоро перевал! — подумал я. — За перевалом я увижу глубоко внизу огни Мургаба».
Вдруг справа, из глубокой щели, раздался вой. Я сразу сообразил, что это такое. Недаром в детстве я был табунщиком. Заслышав такой вой, я не раз бросался в седло и скакал к табуну. Шагах в двух от меня показался волк. За ним — другой, третий, целая стая!
Они неторопливо перебегали ущелье, направляясь ко мне. Они подбегали все ближе и ближе.
Я знал, что от волков не убежишь, догонят. Я знал также, что стрелять по целой волчьей стае нельзя: одного, двух, трех убьешь, остальные все равно разорвут.
Волки окружали меня со всех сторон и, казалось, были твердо уверены, что я от них никуда не денусь.
Я выхватил наган и выстрелил в ближайшего волка. Он отчаянно завизжал и перевернулся на спину, задрыгав ногами. Несколько волков кинулись на раненого товарища. Остальные бросились ко мне.
В это мгновение грохот, напоминающий пушечный выстрел, оглушил и меня и волков. С вершины горы, разбрасывая по сторонам осколки, прыгала гранитная глыба.
«Нельзя стрелять в горах!» — мелькнуло у меня в голове.
Волки кинулись врассыпную. Я отскочил в сторону, глыба пролетела мимо меня и исчезла в бездонной пропасти.
— Фу! — вздохнул я, вытирая со лба холодный пот. — Скорее к своим!
Я выхватил наган и выстрелил в ближайшего волка.
Я бросился обратно, забыв об опасности оступиться в пропасть, о темноте, о волках, которые могут опомниться и погнаться за мной.
Вдруг я поскользнулся и упал. Сгоряча я сразу поднялся, но острая боль в ноге бросила меня обратно на землю. В ушах звенело. Голова кружилась.
«Сломал ногу», — подумал я.
Ползком я стал пробираться по дороге. Пробовал встать, но ступить на больную ногу не мог. В глазах поплыли круги.
«Колонна тронется, и я попаду под машину...»
Когда я пришел в себя, в безоблачном темном небе мигали звезды. Ни шума моторов, ни воя волков не было слышно.
Я замерзал.
Мне показалось самым обидным кончить так нелепо жизнь на пустынном перевале.
«Нет, шалишь, не сдамся!» — подумал я.
Я дополз до отвесной скалы и поднялся на ноги. Стараясь не ступать на больную ногу, волоча ее за собой, я плелся, опираясь о холодную стену.
Останавливался, делал передышку, плелся дальше. Я отлично знал, что далеко не уйду, до машин, по всей вероятности, не доберусь, но все же брел и брел.
— Товарищ командующий! Где вы? — вдруг крикнул кто-то в темноте.
Далеко внизу мелькнул огонек электрического фонаря.
«Вот молодцы! Ищут!» — обрадовался я.
— Товарищ командующий! Где вы? — повторил тот же голос уже ближе.
«Дубов!» — узнал я голос своего шофера. Я ответил как можно спокойнее:
— Здесь.
Фонарь, как звезда, приближался.
Дубов шел на мой голос.
— Товарищ командующий! Где вы прячетесь? Что случилось?
— Ничего не случилось.
Шофер стоял теперь совсем близко от меня, посредине дороги.
— Подойдите ко мне. Не могу отойти от скалы, слегка повредил ногу, — сказал я.
Дубов подбежал ко мне.
Снизу бежал капитан.
— Товарищ командующий! Где вы были? Мы тревогу хотели поднимать!
Они взяли меня под руки и повели к машинам.
Я узнал, что они искали меня уже несколько часов и не раз проходили мимо того места, где я лежал. Слышали они и волчий вой.
Врач сказал, что перелома нет, но растяжение сухожилия порядочное.
— Счастливо отделались.
Меня уложили в машину.
Через несколько часов огромным усилием последний перевал был взят всей колонной. Машины тяжело дышали, останавливались, пятились назад. Трактор хрипел, но вывозил их одну за другой.
Люди шли пешком, задыхаясь.
Страшные приступы горной болезни тутека поразили почти всех людей экспедиции. У одного из шоферов хлынула горлом кровь. Саперы задыхались — они впервые были на такой высоте.
Врач, сам больной, метался от одного к другому.
Наконец последний перевал позади!
Чтобы вам стало понятно, почему мы, несмотря ни на что, преодолели Памир, расскажу о высокогорных походах, подготовивших нас к этому штурму.
У нас были созданы высокогорные лагеря. Один из таких лагерей был недалеко от Ташкента. К лагерю приходилось добираться по горным тропам. Когда командующему округом говорили, что туда трудно подвозить продовольствие, что там бездорожье, он спрашивал:
— А если будет война? Как тогда вы поступите?
Возражать, разумеется, не приходилось.