Бутылки попали в цель. Запылавший танк ринулся вперед и скрылся в лесу.
Тут только Шишкин почувствовал, что встать не может. Страшная боль в ногах заставила его упасть. Тогда он стал пробираться ползком. Он падал, приподнимался, полз шаг за шагом несколько километров и наконец добрался до деревни.
Здесь только что побывали немцы. Они перебили всех оставшихся в деревне раненых бойцов и медицинских сестер.
Фашисты могли в любую минуту вернуться. Крестьяне обещали Шишкину достать коня, хотя это было нелегко: коней немцы забрали.
Женщины помогли Шишкину перевязать раны. Раны были на обеих ногах, была задета кость. Болела раненая голова...
Скоро послышался глухой топот, короткое ржание. Двое стариков подняли Шишкина на руки и посадили на коня. Сам бы он сесть не смог. Двадцать восемь километров раненый полковник скакал лесом. Ноги его тяжелели, в голове шумело, перед глазами плыл туман... Полковник добрался до своих, отдал все необходимые приказания и распоряжения. Только после этого он лег на носилки и сказал:
— Теперь несите...
Санитарный самолет в тот же день доставил его в госпиталь. Врачи сказали, что мощный организм победит, полковник будет ходить, будет снова скакать на коне, драться с врагами и командовать своей частью.
Лежа в госпитале, Шишкин узнал из сводки Советского Информбюро о разгроме гитлеровского танкового корпуса, с которым ему пришлось драться. Он читал: «Враг потерял более 20 тысяч убитыми, ранеными и пленными. Уничтожено до 500 немецких танков, 70 бронемашин, 1525 автомашин, танковая группа потеряла две трети своих танков...» В этом была и его доля.
Шишкин торопил врачей:
— Эх, скорей лечите! Встать бы мне на ноги да обратно к своим, на фронт!
Сердце конноармейца, тоскуя, рвалось в новые бои...
Задолго до войны, навещая родные места, я заехал и в свой хутор Эльмута.
В хуторе жил мой племянник Басан, сирота, один из сыновей моего старшего брата.
Басан, еще молодой человек, малограмотный, обзавелся хозяйством, имел несколько овец, корову и собирался жениться.
— Вот что, Басан, — сказал я ему. — Брось ты свое хозяйство и поедем со мной. Я тебя в школу устрою.
— Не могу бросить, — насупившись, ответил мне Басан.
На другой день я стал ему растолковывать:
— Вот ты, Басан, обзаведешься хозяйством. Кем ты хочешь быть, а? Мы строим коллективное сельское хозяйство, а не единоличное.
— Не могу же я распродать имущество, нажитое отцом, — упирался Басан. — Да и я кое-что приобрел... своим трудом приобрел! — отвечал он упрямо.
— Эх, Басан! Были мы с твоим отцом голые, босые, и все же я стал генералом. Тебе учиться надо. Из тебя человек выйдет. А пока что ты — мелкий хозяйчик.
— Ну и что? Буду хозяйствовать.
— И в коллектив не пойдешь?
Басан промолчал.
— Ну, если так, Басан, то забудь про меня. Не слушаешь добрых советов, живи как умеешь и не обращайся ко мне за советом и помощью.
Басан тогда все же сказал:
— Ладно, дядя, подумаю!
На другой день я снова встретил его:
— Ну как? Надумал, Басан?
Он ответил невесело:
— Пускай будет по-вашему. Скот соседям продам...
— Нет, соседям продавать твой скот мы не будем.
— А куда же его? Раздать даром, что ли? — вспылил Басан.
— Зачем — даром? Государство заплатит. Ты слушай меня.
— Делай как знаешь!Мешать не буду, — согласился Басан.
Мы с Басаном поехали в совхоз. Там договорились, что совхоз купит скот у Басана. К вечеру вернулись в Эльмуту. Хату пришлось поручить соседям. Басан, забрав кое-какие вещички, выехал со мной в Элисту.
Для Басана начался новый путь, нелегкий путь к новой жизни. Не сразу ведь можно характер переломить.
Зато много позже, когда он окончил школу, техникум и поступил в военное училище, он сказал:
— Теперь я понял вашу заботу. Если бы не направили меня на верный путь, неизвестно, что бы из меня получилось. Знаете, дядя, я приложу все силы, а буду таким же героем, как вы. Фамилии нашей не посрамлю.