Мы с боем отступали на запад, вплоть до Днестра. И, наконец, снова оказались среди своих, в соединениях 1-й танковой армии.
— Конечно,— сказал мне М. Е. Катуков, когда я доложил ему, что мне удалось сделать в районе Скалы-Подольской,— где уж там одним батальоном да разведротой удержать столько частей противника... А сам же ты мог уйти на север, за Чортков, мы-то тут можем в окружение угодить.
— Что же вы мне предлагаете: самому на север, а бригада пускай тут остается?
— Гляди, какой,— сказал притворно-ворчливым тоном Михаил Ефимович.— Ладно, берись за бригаду — нам тут, действительно, жарковато придется.
В самом деле. Мы вроде как поменялись с противником местами.
Прорвавшись на Бучач, он соединился со своей Станиславской группировкой на левом берегу Днестра, мы же были на правом. «Заднестровская Советская Республика»,— шутили солдаты.
Выйдя из окружения, противник в районе нашей переправы, близ Устечка, несколько раз пытался форсировать Днестр, чтобы в сочетании с ударами своих войск из-под Станислава проникнуть в наш тыл в районе Городенки. Но все его попытки форсировать Днестр разбились об упорное сопротивление прибывших из Черновцов частей 11-го гвардейского танкового корпуса генерала А. Л. Гетмана.
Днестр, еще недавно бывший для нас препятствием, стал нашим прикрытием.
Обстановка между тем становилась все сложнее и запутаннее. Особенно в районе Станислава. Сюда подошли новые крупные резервы противника и при массированной поддержке своей авиации начали непрерывные атаки позиций 8-го гвардейского механизированного корпуса.
На самом острие атак крупных моторизованных частей противника оказались 20-я механизированная и 64-я танковая гвардейская бригады. Для организации сплошной обороны не хватало сил и средств, пришлось создавать пункты и узлы сопротивления.
Пересеченная местность способствовала ведению обороны методом узлов сопротивления и опорных пунктов. Но это имело и оборотную сторону — глубокие овраги и лощины позволяли небольшим группкам автоматчиков противника пробираться в тыл нашей обороны. Врагу удалось, потеснив части 18-го гвардейского стрелкового корпуса, захватить железнодорожный мост, форсировать Днестр и, таким образом, выйти во фланг нашему 8-му мехкорпусу.
Командарм приказал мне объединить усилия 20-й и 64-й бригад, атаковать противника и вновь отбросить его на левый берег Днестра. Мы с командиром 64-й бригады полковником И. Н. Бойко, оставив на рубеже обороны два моторизованных батальона, со всеми наличными танками ринулись к Днестру. Танки с ходу отбросили противника до самого берега. Но его пехота засела на недоступных для танков высотах и продолжала оттуда безнаказанно обстреливать боевые порядки нашей малочисленной мотопехоты. И вдобавок с противоположного берега начался сильный артобстрел, а с воздуха непрерывно бомбила авиация.
У нас осталось всего 14 танков, и единственное, что можно было еще сделать,— это засесть в засаду и оттуда вести танковый огонь. Мы с И. Н. Бойко от сильного артобстрела укрылись под пролетом небольшого моста через шоссейную дорогу. В полдень под мост к нам пробрался командир корпуса генерал И. Ф. Дремов. Выслушав доклады и соображения, генерал сказал:
— Давайте поглядим, что тут у вас творится.
Мы переползли из-под моста метров на десять в дорожный кювет. Рядом легла пулеметная очередь. Дремов упал, схватившись за грудь.
— Вы ранены, Иван Федорович?!
Посмотрели: две пули в грудь, одна в левую руку.
Кое-как перевязали его, опять оттащили под мост, уложили.
Танкисты и мотопехота вплоть до самой ночи не дали противнику продвинуться ни на шаг. С наступлением темноты мы отправили раненого комкора в тыл.
12 апреля ударная группировка противника при поддержке массированных ударов своей авиации сломила упорное сопротивление двух ослабленных в предыдущих боях стрелковых дивизий 18-го гвардейского стрелкового корпуса, вынудила их отступить на правый берег Днестра, форсировала реку и стала развивать успех в направлении на Обертин. Особенно тяжело было на участках 1-й танковой армии.
После ранения комкора И. Ф. Дремова 20-я механизированная и 64-я танковая гвардейские бригады под покровом темноты были отведены южнее населенного пункта Нижнего и поспешно перешли к очаговой обороне. С рассветом противник возобновил наступление. На некоторых участках ему удалось неглубоко вклиниться в нашу оборону.
В Прикарпатье шли не смолкающие ни днем, ни ночью бои. 1-й танковой армии, потерявшей в боях много техники, разбросанной по широкому фронту, было уже тяжело сдерживать отчаянный натиск врага, стремившегося вырваться на оперативный простор.
В середине апреля стало прибывать пополнение: маршевые танковые роты, 399-й гвардейский тяжелый самоходно-артиллерийский полк, 72-й танковый полк, на вооружении которого были танки ИС-2 со 122-миллиметровыми пушками. Эти части сыграли решающую роль в отражении контрударов врага. Он сворачивался в колонны, отступал на север. Но, отступая, огрызался, и требовалась полная мобилизация сил всех участников борьбы с ним — от военачальников самого высшего звена до рядового солдата.
Как сейчас помню, было это 18 апреля 1944 года, севернее населенного пункта Герасимова. С небольшой высотки мы с бригадным разведчиком капитаном И. В. Бобровым и телефонистом сержантом Н. И. Васиным вели наблюдение за полем боя. Неожиданно прямо на нас выползли три немецких танка.
Что делать? Защищаться нечем — наши далеко. Бежать? Догонят, раздавят, подстрелят, как куропаток. «За мной! — крикнул я.— Укрыться за обратным скатом!»
В складках обратной стороны высотки мы укрылись от стрельбы немецких танкистов, которые нас заметили, но их отвлекло какое-то движение в рядом расположенной деревушке, и они двинулись к ней.
С другой стороны мимо нас к этой деревне мчался наш грузовик с прицепной 76-миллиметровой пушкой.
— Стой! Куда лезете? Стой! — закричал я.
Из кабины показалось лицо совсем молодого лейтенанта.
— Следуем из ремонта в артполк, товарищ полковник!
— А где ваш полк?
— Очевидно, там, где стреляют. Где же быть артиллерийскому полку?
— Правильно. Но нельзя же стремглав мчаться прямо на убой! Впереди три немецких танка.
— Где они, товарищ полковник? — спросил, словно обрадовался, лейтенант.
— Чуть подниметесь на гребень — они тут как тут...
— Вперед! — скомандовал лейтенант водителю, и машина рванулась.
— Стой! Стой!
Но машина уже мчалась вперед.
— Убьют же молокососа! — в сердцах вскричал я, выругав себя, что не смог удержать этого отчаянного мальчишку.
— М-да,— только и произнес Бобров.— Убьют как пить дать...
Мы побежали к гребню высотки. Машина с орудием была уже там.
Немецкие танки, привлеченные деревней, не сразу заметили артиллеристов. А те на полном ходу развернулись, лейтенант стал наводить пушку, шофер помогал ему заряжать.
Почти в упор, словно на полигоне, они поразили все три танка подряд. Причем после каждого выстрела лейтенант отрывался от прицела и взглядом как бы проверял, хорошо ли поразил цель его снаряд. Не удовлетворившись совершенно точными тремя попаданиями, он для надежности всадил в танки еще по снаряду.
Затем они с шофером снова уселись в машину, лихо подрулили к нам, ошеломленным этим зрелищем. Лейтенант выпрыгнул из кабины, вскинул руку к козырьку.
— Товарищ полковник, ваше задание выполнено — три танка противника орудийным расчетом уничтожены!
— Такого задания вам не давал,— ответил я, крепко обнял обоих и расцеловал.
Память редко подводит меня, но не могу сейчас никак вспомнить фамилий этих смельчаков. Тогда я доложил по команде об их подвиге и надеюсь, что он был по достоинству оценен командованием.
С подходом стрелковых соединений 18-й и 38-й армий, появлением в небе ИЛ-2 положение на этом участке фронта постепенно стабилизировалось, 1-я танковая армия была выведена во второй эшелон.