— Примерно.
— А поточнее?
— Ладно, в тыл. Пять ночей не спим. Облазили все известные нам места, и везде от ворот поворот.
— В Волчьем овраге были?
— Нет, а что? — вскинул на меня свои голубые глаза Зимин. Его спутники тоже заинтересованно повернулись ко мне.
Я рассказал разведчикам о своих предположениях относительно Волчьего оврага и добавил:
— Думаю, что это то, что вам надобно. Но нужна проверка. Без нее за успех не ручаюсь.
— Ты когда там был?
— Позавчера. Минные поля разведывали.
— Пойдешь с нами, — как о чем-то уже решенном, сказал Зимин.
— Как начальство прикажет.
Начальство, конечно, приказало командиру 122-го отдельного саперного батальона майору Шульману немедленно откомандировать сапера-разведчика Бурлаку в распоряжение командира взвода дивизионных разведчиков старшины Зимина. К таким распоряжениям мы давно привыкли. Нам, саперам, часто приходилось делать для разведчиков проходы в минных полях противника, бывать в группах прикрытия, а иногда наравне с ними вступать в схватки с врагом. Сегодня мы проверяем правильность моего предположения.
Старшина медленно поворачивается ко мне и весело шепчет:
— Порядок, — и протягивает бинокль.
Я навожу бинокль на глубокий овраг, в котором еще прячется прохладный сумрак. С обеих сторон к оврагу подходят проволочные заграждения. К ним подвешены пустые консервные банки, бутылки, патронные гильзы. Стоит дотронуться до проволоки, как пойдет перезвон. Это нам давно знакомо и сейчас не интересует.
Я всматриваюсь в то место, у которого оканчиваются заграждения. Там овраг перекрыт колючими ежами. Перевожу бинокль на дно и начинаю понимать, почему так весело Зимин прошептал слово «порядок». Мое предположение сбылось. Летние ливни углубили дно, и теперь под растопыренными ежами можно свободно проползти. Но неужели немцы не замечают этого? Я немного приподнимаю бинокль, и в окуляры попадает дощатый мостик, перекинутый через овраг. Он скрывает вымоину. Днем, при переходе через него, фашистам некогда рассматривать состояние ежей, а ночью проход под ними не виден. Потихоньку перевожу бинокль и начинаю исследовать овраг за немецкими траншеями. Постепенно мелея, он тянется через крестьянский виноградник, делает небольшой изгиб и выходит в запущенный сад.
А дальше, скрытый рослыми деревьями, становится виден только за садом. Начало оврага теряется где-то в отрогах кодр, перемахнувших через гребень холма на эту сторону.
Я опускаю бинокль, вытираю глаза и начинаю все сначала. Только теперь меня интересуют приовражные берега. По правую руку от меня, повторяя все изгибы Волчьего оврага, прячется в траве хорошо нахоженная тропа. Видно, ночами немцы по ней носят на передовую боеприпасы, еду, ходят в тылы. На левой стороне замечаю дот. От него расходятся заросшие бурьяном и поэтому еле приметные запасные линии траншей и хода сообщений. Все увиденное запоминаю на всякий случай. Передаю бинокль старшине. Зимин подносит его к глазам и снова изучает Волчий овраг.
Тем временем солнце поднимается все выше, его лучи начинают бить прямо в глаза, и вести наблюдение становится опасно. Блеск стекол может нас выдать. Старшина прячет бинокль и задумывается.
Лежать неподвижно в бурьяне становится невмоготу. Давно расстегнут ворот, ослаблен ремень, а по лицу пот градом катится. Сейчас бы выкупаться в озере, освежиться, но приходится лежать, терпеть.
В полдень в верховьях Кулы загромыхало, по земле покатилась дрожь. Подумали, что бомбежка. Ан нет! Через некоторое время налетел порывистый ветер. Зашумели вербы, закачались заросли бурьяна. Исчезли комары. Видно, там бушевала гроза. Старшина подмигнул мне:
— Рискнем?
— Давай.
Я сую за пазуху гранаты, беру автомат и осторожно отползаю по проделанному нами в высоком бурьяне коридору. Используя порывы ветра, качающего верхушки разнотравья, я рывками удаляюсь от места нашей засады. Нестерпимо мучит жажда. В носу становится до того щекотно, что, кажется, чихнул бы на всю долину. Но приходится пересиливать и жажду и готовый сорваться чих и ползти дальше.
Под вывороченной снарядом вербой нас ждут разведчики из группы прикрытия.
— А где старшина? — читаю в их глазах немой вопрос.
— Позади, — показываю рукой и скатываюсь в воронку. Вскоре появляется Зимин. Он смахивает ладонью с искусанного комарами лица обильный пот, часто дышит. Маскхалат на нем весь в овечьем репейнике и трухе. Сержант Батуев протягивает ему солдатскую флягу.
Здесь мы в относительной безопасности. Не будь с нами старшины, мы бы, наверное, и перекур себе разрешили. Над нейтральной зоной стоит тишина. Ни наши, ни немцы не нарушают ее спокойствия винтовочными выстрелами и пулеметными очередями. Обе стороны «отдыхают». Далекие перекаты становятся глуше. Гроза прошла стороной, подарив дыхание ветра, которое помогло нам незаметно выбраться из-под носа фашистов. И за то спасибо.