В этом бою доблестные артиллеристы под командованием коммуниста Наумова разгромили целый вражеский полк. Но враг опять получил подкрепление. И мы по приказу командира 14-го стрелкового корпуса переходим к обороне, а потом организованно, от рубежа к рубежу, начинаем с боями отходить к Одессе, с болью в сердце покидая молдавскую землю. Но мы и тогда знали, что обязательно вернемся. И вернулись!
Г. Речкалов, генерал-майор запаса, дважды Герой Советского Союза
СТРАНИЧКА ИЗ ДНЕВНИКА
Уже около месяца бушевала война. Из скупых газетных сообщений мы имели смутное представление о тяжелых боях на Ленинградском, Смоленском направлениях, о сражениях под Житомиром. Пылали в огне села Приднестровья, фашисты рвались к Кишиневу, захватили наш аэродром.
Трудно, невозможно было свыкнуться с беспощадной правдой войны. Боль, сомнения — все свилось твердым комом и нещадно давило грудь. Летчикам некогда было перекурить, техники едва успевали осматривать пышущие жаром моторы, пополнять боеприпасами раскаленные пулеметы.
В один из таких дней, когда солнце устало клонилось к горизонту, старший лейтенант Соколов с напарником, лейтенантом Назаровым, обнаружили на нашем базовом аэродроме до восьмидесяти гитлеровских самолетов.
— Расположились они как у себя дома, — докладывал Анатолий Селиверстович Соколов, — штурмануть бы их!
На другой день краснозвездные истребители во главе с Соколовым взяли курс на аэродром. Летели низко-низко. Местность каждому знакома: все лощины еще до войны облетаны. Небо точно умытое, с редкими облаками. Чтобы застать врасплох, выбрали вечернее время. Фашисты, уверенные в своем превосходстве, удара русских не ждали, продолжали подсаживать все новые группы самолетов.
И надо же такому случиться: когда шестерка отважных изготовилась к удару, к аэродрому подлетели шестнадцать «мессершмиттов».
Первыми спикировали Соколов с Назаровым, за ними — Фигичев с Дьяченко. Грозный гул моторов смешался с грохотом бомб и пулеметными очередями. Дымом окуталась стоянка «юнкерсов», несколько «мессеров» вспыхнуло. Последней ударила замыкающая пара. Когда от бомб Ивачева и Лукашевича на земле вместе с обломками бомбардировщиков вздыбилось четыре огневых столба, Соколов заметил вражеских истребителей. Их было слишком много, и он дал сигнал прекращения штурмовки. Летчики на бреющем скрылись от противника.
Когда вся группа пристроилась к командиру, недосчитались лейтенанта Назарова. Соколов посмотрел в сторону затянутого дымом аэродрома и далеко над холмами заметил одиночный истребитель. «Должно быть, подбит, — подумал Анатолий, — тянет на свою сторону кратчайшим путем».
Он хотел было развернуться к нему на помощь, но в этот момент «миг» резко клюнул, и над холмом взметнулось пламя…
Гибель Назарова дорого обошлась гитлеровцам: четыре обугленных «юнкерса» и пять покореженных «мессершмиттов» — таков итог удара по вражескому аэродрому.
…В эту ночь спалось плохо. У окна пустовала кровать Назарова. Соколов долго смотрел на пугливо вздрагивающую звездочку. Вдруг звездочка сдвинулась с места, стала приближаться к окну, из тусклой превратилась в яркую. Она неслась стремительно, разгоралась все ярче и вдруг жарким пламенем самолета вспыхнула над холмами.
Анатолий вздрогнул, вытер взмокший лоб. Обреченный на гибель самолет Назарова все еще стоял перед глазами.
«Отчего он погиб? Наверное, аэродром охраняется зенитками».
— Не спится? — приподнялся с койки Ивачев и потянулся за папиросой. — Мне тоже. Знаешь, по-моему, ударить завтра лучше всего перед обедом. Пожрать-то фашисты любят. Все слетятся и нас ждать меньше всего будут.
— Ух! И устроить бы им свалку!
…Вылет был намечен на тринадцать часов. Летчики заняли свои места, ждали сигнала. Соколов видел, как поерзывал в кабине Алексей Овсянкин. Подперев рукой голову, дремал Фигичев, а за ним, в посадке, виднелся самолет Дьяченко.