Ракета хлопнула внезапно. И восемь истребителей, провожаемые беспокойными взглядами техников, скрылись в полуденнной дымке. А когда пришли встречать на посадку, недосчитались двух самолетов.
— Ума не приложу, товарищ майор, — докладывал командиру полка Ивачев. — Сбить их не могли — это точно.
— Мы бы увидели, — уверял Викторов.
— Соколов с четверкой летел справа, чуть выше. За Днестром дымка сгустилась, показался Оргеев, — рассказывал Ивачев. — Затем Соколов снизился, пронесся над чьим-то разбитым упавшим в болото «мигом». На дороге мы повстречали фашистов, обошли их стороной, на аэродром выскочили на высоте четырехсот метров и сбросили бомбы на «юнкерсов», а пары Соколова и Фигичева отбомбились по стоянкам «мессеров».
Летчики в азарт вошли, я подал сигнал сбора. Отошли от аэродрома уже шестеркой…
Летчики виновато прячут глаза. Командир отходит и с горечью бросает:
— Все виноваты. Плохо взаимодействуем. Потерять таких людей…
Но нет, человек затеряться не может, даже на войне. Рано или поздно найдутся очевидцы или документы, которые расскажут о подвиге героя.
Много лет спустя я услышал о товарищах от бывшего солдата Евтихия Тимофеевича Грозного. В тот день, когда мы недосчитались двух самолетов, Евтихий Тимофеевич, посланный для закупки скота на убой, устало шагал в толпе беженцев, спешивших подальше отойти от Ямполя, занятого немцами.
Около полудня со стороны Днестра показались самолеты. Один летел вяло, неуклюже. Второй, отбиваясь от двух фашистов, защищал его. Вот один из фашистов загорелся и факелом рухнул около села. В этот момент израненный ястребок скользнул боком над головами и без колес ткнулся на сжатое поле. По красному носу и такой же полоске на хвосте солдат узнал своего «маякского» и кинулся к месту падения. Туда же мчалась санитарная повозка, случайно примкнувшая к беженцам.
…Алексей Овсянкин, расправившись с «мессерами», сделал круг над раненым командиром, убедился, что к нему спешат на помощь свои, хотел было лететь домой, но тут из лесу показались немцы. Несколькими атаками он загнал фашистов обратно в лес и сел наподалеку, чтобы спасти Соколова на своем ястребке.
Гитлеровцы вновь выскочили из леса. Когда Алексей подруливал к упавшему ястребку, немцы были еще метрах в трехстах. Соколов поджег свой самолет и с трудом заковылял навстречу. Овсянкин выскочил из кабины, бросился на помощь, подхватил командира и во весь дух заспешил обратно.
Фашисты что-то орали, но не стреляли, рассчитывали захватить летчиков живыми.
Спасение было рядом: блестя на солнце, в двадцати-тридцати шагах, ровно и призывно рокотал мотор. Еще одно усилие — и они в воздухе.
И вдруг раздался взрыв. Красавец «миг» осел. Овсянкин схватился за грудь. Меж пальцев показалась теплая клейкая струйка. Соколов увидел искаженное болью лицо Алексея и, не отдавая себе отчета, что было сил пополз к оторванному снарядом мотору.
Немцы теперь не спешили, приближались широкой цепью в рост.
«Спокойно, Соколов, спокойно», — шептал он сам себе, расстреливая из пистолета фашистов. Заложена последняя обойма из пистолета Овсянкина. Соколов целился тщательно, считал каждый выстрел.
Фашисты, огибая разбитый самолет полукругом, уже давно залегли. Позади цепи, на жнивье, валялось с десяток распростертых трупов.
— Шесть, — процедил сквозь зубы Анатолий после очередного выстрела и увидел, как гитлеровец с засученными рукавами, взвизгнув, пополз назад.
— Командир, а, командир, — позвал тихо Овсянкин, — я умираю, приподними меня. Простимся.
Соколов нагнулся. Летчик осторожно обхватил его за шею и прошептал:
— Еще повыше.
В предсмертной тоске лицо осветила улыбка.
Держа ношу на руках, Соколов выпрямился. Суровое лицо его говорило: «Свое мы исполнили. Многие из нас разделят радость победы, выйдут героями… Не будет только тебя, Алексей, и…»
Вдруг ему стало легко. В пистолете два патрона. Один — для себя, а второй… Вон тому, что ближе всех, белозубому, без пилотки…
Сжималась цепочка гитлеровцев с автоматами наизготовку.
…Страшная мертвая тишина. И в ней резко лопнули два выстрела.
Вот и весь рассказ о героях. А дед Грозный, как зовут его теперь односельчане, уверяет, что до сих пор в этих краях, когда влажные рощи и прохладные луга медленно просыпаются под первым солнечным лучом, на небольшом холмике среди красоты земной распускаются два алых бутона.
П. Гриценко, лейтенант запаса
109-й ЧОНГАРСКИЙ В БОЮ
События первых дней войны вызывают тяжелые воспоминания, душевную боль. До начала войны стрелковая дивизия, включавшая 78, 109, 360-й стрелковые, 81 и 106-й артиллерийские полки, входила в состав 48-го корпуса. Корпусом в это время командовал генерал-майор Р. Я. Малиновский, начальником штаба был А. Г. Батюня.