Пробыл в отряде Брынзей недолго. Однажды ночью вместе с двумя партизанами (все трое были дежурными) он отправился за водой к колодцу на лесной кордон. Водой в отряде запасались по ночам, и всегда водоносы благополучно возвращались на становище. Но на этот раз…
— Не успел я зацепить ведро за крючок и бросить его в колодец, — рассказывал Илья Григорьевич, — как вдруг из-за куста меня окликнули: «Брынзей, это ты?» Тут же набросились жандармы и схватили нас троих. С жандармами в засаде сидел Баркарь…
Двух русских парней, схваченных у колодца, жандармы повесили на следующий день, а Брынзея в кандалах отправили в Яссы судить военным судом. Только дни гитлеровцев и их сподручных уже были сочтены. Советские танки мчались по дорогам Румынии… Илья Брынзей вернулся домой и здесь от лесника Александра Маника узнал всю партизанскую историю урочища Бабеняса.
Стены старой школы. В Ульме ничего нет радостнее детских звенящих голосов. Едва утреннее солнце выкатится из-за леса, а на улице уже хлопают калитки, и ребячьи крики и смех несутся над селом. Все громче, все веселей голоса, — будят эхо, заставляют его метаться из конца в конец. Даже солнце светлеет от этого, и Ульма, кажется, хорошеет, словно праздник накатился на нее.
Бегут ребятишки в школу, собираются в стайки и стайками летят к одноэтажному домику под старыми тополями. На школьном дворе стоит такой гам, что и проворное эхо не может управиться с ним и только какую-то часть детского гама успевает разнести по селу.
У одного заливистого школьного звонка есть силы совладать с этим буйным разливом голосов. Прозвенел — и детский гам беспрекословно подчиняется ему. Все тише шум, точно обмелела река, убыла большая вода, и лишь тоненькие ручейки неугомонным журчанием напоминают о недавнем вешнем разливе…
Школьный двор опустел, прокатился шумящий вал по широкому коридору, растекся по классам. Еще минута, и полноправной хозяйкой по коридору зашагает тишина, будет прислушиваться к шороху страниц и сдержанным голосам за классными дверьми.
Дети учатся.
На партах лежат раскрытые учебники. Как много надо познать! Откуда пошло родное слово, как обращаться с цифрами, почему меняются времена года, где находятся разные страны… Всей мудрости, накопленной людьми, не перечесть. Мудрость хранится в книгах. Рядом — учитель. Он научит читать книги, понимать их мудрость.
Идет урок. Шуршат страницы.
Но всё ли на свете знают книги? Всё ли они помнят, что было на земле?
В коридоре дежурит тишина. Пусто. Никто не мешает пройти его из конца в конец, прочесть таблички на классных дверях, посмотреть, что развешано на стенах. Чего только нет на школьных стенах! «Распорядок дня», «Наши отличники», фотомонтаж «8 Марта», стенгазета пионерской дружины имени Гагарина. Заметки в газете написаны крупным старательным ученическим почерком. А строчки все равно как-то искосились. Самый забавный последний столбец: «Кому что снится»…
Дети любят украшать школьные стены. Каждый класс старается. Однажды произошло событие, которое заставило учеников в Ульме по-иному посмотреть на стены своей школы.
На праздник, посвященный Советской Армии, пришла тетушка Евдокия. Кто ее не знает в селе? Это же колхозная доярка. Девчат на ферме учит раздаивать коров, а сама любит выхаживать телят. Хорошо выхаживает. Недаром ей премии вручают.
Пришла в школу тетушка Евдокия, и ее посадили в президиум, хотя, как уже было сказано, устраивался праздник, посвященный Советской Армии. Разве тетушка Евдокия участвовала в боях? Сколько себя помнили сегодняшние да и те, кто уже окончил школу и пять, и десять лет тому назад, знали по слухам от взрослых, что тихая и малоразговорчивая тетушка Евдокия всегда доила коров или выхаживала телят. Возможно, ее пригласили как передовую колхозницу. Конечно, заслуживает…
И вдруг директор школы объявляет: слово предоставляется Евдокии Георгиевне Никулаевской.
Надо было встать, подойти к трибуне, обтянутой красной материей, как делали все выступающие, а она все сидела и как-то странно улыбалась, глядя на притихших детей. Прошла, наверное, целая минута, а она все сидела и молча улыбалась. К ней наклонился директор и шепотом сказал:
— Евдокия Георгиевна, ребята ждут вашего слова… Все мы ждем…
И она ответила:
— Да, я знаю, он выступил бы лучше меня… Куда уж мне? Это мой Женя, сын. Еужен.