Евдокию Георгиевну с младенцем вновь заперли в одной из классных комнат. Каратели решили еще раз попытаться заставить ее принять предложение о предательстве, но, получив отказ, возобновили побои и оскорбления. Потом ее отпустили домой и установили за домом слежку, надеясь поймать в ловушку мужа-партизана. Три дня измученная побоями женщина побыла дома, на четвертый ее вернули в школу-тюрьму. Теперь она находилась при солдатской кухне — чистила картошку, мыла посуду. Уходить со школьного двора запрещалось.
Однажды на рассвете донесся какой-то шум, похожий на раскаты далекого грома. Евдокия Георгиевна глянула в окно — небо сияло удивительной чистотой, предвещая ясный погожий день. Женщина инстинктивно перекрестилась. Вышла на крыльцо, прислушалась: гремело непрерывно, и шум приближался. Казалось, что-то огромное и тяжелое катится вниз по ступеням бесконечно длинной лестницы. «Нет, не гром это», — со страхом подумала она и еще раз трижды осенила себя крестным знамением.
Ее заметил стоявший у ворот часовой. Подошел к ней и, озираясь, шепотом сказал:
— Слышишь? Это они идут к нам… Советские…
Сердце замерло от неожиданной радости. Как же она сама не догадалась: то пушки, ведь, грохочут. Красная Армия приближается к Ульме. Радость свою скрыла от часового. А тот тревожным шепотом уговаривал. С трудом поняла: ей надо немедленно уходить, иначе при отступлении каратели ее повесят.
Солдат, оказавшийся бельчанином, после побега Евдокии Георгиевны покинул свой пост и исчез.
Два дня женщина с ребенком пряталась в заброшенном овражном колодце на краю села. Из колодца ее вытащили советские воины. Отправили в госпиталь, но спасти больного простуженного ребенка не удалось.
Закончив рассказ, колхозная доярка вернулась за стол, накрытый кумачовой скатертью. Выступали учителя, дети читали стихи, пели песни, а она сидела молча и краешком ситцевого платка вытирала невольные слезы.
…Ничего нет радостнее в Ульме детских голосов, и только медный звонок на школьном дворе может совладать с их буйным весенним разливом. Каждое утро, работая на ферме, тетушка Евдокия слышит и детские голоса, и школьные звонки. Трудно за работой бывает колхозной доярке разобраться, что творится у нее на душе: и радостно за детвору, за все ее сегодняшнее безоблачное счастье, и до слез больно, что ее сын Еужен так и не побегал ни разу в шумной ватаге ребят, ни разу не пошел в школу. При мысли о школе на глаза навертываются слезы. И так всегда, как только услышит расшумевшуюся детвору и эхо донесет далекий звонок.
А ведь годы минули какие… пять, десять, пятнадцать… Сколько весен отцвело в ульманских садах!
Построили в Ульме новую школу: большую, в три этажа, светлую. Тетушка Евдокия любуется красивым зданием. Никогда еще в Ульме не строили ничего похожего. Вот и окна застеклили во всех трех этажах. По утрам в окнах горит золотое зарево восхода.
— А как же со старой школой? — спросила тетушка Евдокия учителя. — Теперь ее и разрушить можно. Так и сделают, наверное, к чему она?
Но учитель с ней не согласился.
— Старую школу надо бы сохранить, — сказал он. — Сохраняем же мы книги. Пусть и тем, что придут после нас, старые стены расскажут, как дорого заплачено и за наше и за их счастье.
Литературная запись В. Тымчишина
ЯССКО-КИШИНЕВСКАЯ
Б. Монастырский, подполковник запаса
ОТ ЯМПОЛЯ ДО СКУЛЯН
Разгромив крупную вражескую группировку в районе Умани, наши войска неотступно двигались к Молдавии. По мере приближения к Днестру бои принимали все более ожесточенный характер, но наши воины, несмотря на сильную распутицу и бездорожье, шли по пятам врага, не давая ему передышки. 18 марта 1944 года после упорных боев первыми в 52-й армии вышли к Днестру подвижные части дивизии полковника Путейко, овладели городом Ямполь, форсировали реку и заняли плацдарм на молдавской земле.
Первыми оказались на правом берегу пехотинцы с сорокопятками на конной тяге. Когда противник предпринял контратаку и ввел в бой танки, пушки оказали нашей пехоте большую помощь. Мне запомнился такой эпизод. В разгар боя, когда пехотинцы ждали от артиллеристов срочной огневой поддержки, ездовой Дмитрий Передерий под артобстрелом мчал орудие на огневую позицию. Взрывом вражеского снаряда солдат был оглушен, а передок орудия разбит. Но самое тяжелое — были выведены из строя его товарищи. Он один оказался невредимым.