Шестерка резко пошла на снижение. И вот они, секунды, разорванные огнем и металлом. Пламя заметалось по цистернам с бензином, вспыхнули самолеты, задымились приаэродромные постройки.
— А ну, еще разок долбанем! — услышал Алексей голос ведущего.
Машины развернулись и пошли на новый заход.
— Что, гады, не нравится? — прокричал Хамра Чакрыев. — Это вам не «рус-фанер»!
А когда выходили из штурмовки, откуда-то бешено огрызнулись уцелевшие вражеские зенитки. Шестерка «Илов» набирала высоту и ложилась на обратный курс…
Алексей не сразу понял, что произошло. Словно в лихорадке, затряслась машина. Все-таки попал снаряд вражеской зенитки. Горит она или нет? И почему эта сумасшедшая тряска? Значит, поврежден винт. Наверное, отбита лопасть. Надо быстрей набирать высоту и сколько хватит сил тянуть к аэродрому.
Лобовое стекло забило маслом. От вибрации разорван бензопровод. Горючее расползается по машине, пропитывая ее, словно факел. Одна искра, всего одна искра… и взрыв бросит на землю горящие обломки. Надо сейчас же выключить мотор. Рука тянется, чтобы погасить пламя в ревущих цилиндрах. Нет, нет… еще секунду, две… только бы перетянуть через линию фронта.
Слева, ему показалось, совсем рядом у борта выросла ослепительная вспышка взрыва. Потом справа и сверху. Еще немного, еще… он открыл фонарь. Остались позади захлебывающиеся злобой зенитки. Но смерть не отстала, она здесь, с ним: каждое мгновение самолет может вспыхнуть. Машина, будто проваливаясь в яму, теряет высоту. Внизу до самого горизонта громоздится лес, бушует зеленым пламенем сосен, белеет стволами берез. А неудержимая сила прижимает машину к земле.
— Хамра! Слышишь? — Кричит Красилов по радио. — Лес кругом, врежемся!
Стрелок молчит. Убит или не слышит?
Огромной зелено-бурой глыбой навстречу шла земля… Подсохшая, она отдавала испариной. Запах цветов смешивался с настоем хвои. Дурман леса не мог осилить едкий запах бензина. Янтарными слезами стекал он с металла. Порой красные капли падали рядом на землю — это была кровь…
В полку за помин Алексея Красилова и Хамры Чакрыева была выпита скупая солдатская норма спирта: лесной бурелом — не посадочная полоса на аэродроме. Когда же нашли на просеке не обломки, а изрядно помятую, но в общем-то целую машину — удивились. Удивление было еще большим и радостным, когда вытащили летчиков. «Живы, черти… Подправим и вас, и машину!..»
Время врачует раны, но стереть следы их зачастую бессильно. Контузия и сейчас напоминает Алексею Павловичу о приземлении на той лесной просеке.
Он среднего роста. Ничего богатырского в нем как-будто бы и нет… Из-под нависших бровей поблескивают глаза с этакой хитринкой человека, повидавшего многое, но неунывающего.
За окном неяркий день. Мы в комнате вдвоем. На столе старая, потрепанная, военных лет карта. Кружочками на ней помечено, где бывал в войну Алексей Павлович, где базировался полк. Еще я насчитал четыре маленьких черных крестика. Они протянулись невеселой цепочкой от русского Ржева и до чехословацкого Брно.
— Четыре раза сбивали. Случалось, до сотни пробоин привозил. Продырявят, как решето, только рули работают, да мотор еще тянет, — рассказывает хрипловатым голосом Красилов и что-то ищет на карте. — Да, первый раз вот здесь меня чуть не сграбастала безносая — в районе Зубцово. Вот, — показывает он, — подо Ржевом.
Алексей Павлович замолчал, улыбнулся — Даже сейчас в горле пересыхает при воспоминаний… Но слушай… Служил в нашем полку Могильчак Иван Лазаревич. Героя Советского Союза на Днепре получил. Смелый, как черт. Стояли мы на аэродроме Толаконное, под Белгородом. — Лукавая улыбка пробежала по лицу Алексея Павловича. — Кстати, ваш полк тогда прикрывал нас. Вылетели мы на боевое задание. День был солнечный. Быстро дошли до цели. Разворачиваемся, бомбим. Зенитки щупают нас, но никого не достают. Пора и обратно. Тут Ивана Лазаревича и задело. Крыло подбило. Как он ни старался, а все-таки машина у него в воздухе перевернулась. Идет колесами вверх, кабиной к земле. Сбил верхушки деревьев и почти рухнул на лесную поляну. Подбегаем, думаем, от него мокрое место осталось, а он голос подает: «Братцы, помогите!..» Мы опешили: с того света говорит. Стрелок тоже свой голос подает… И все-таки смерть подстерегла Ивана Лазаревича. Под Винницей погиб Могильчак. — Алексей Павлович долго молчит, переживая в себе самом давнее, но больное.
А война шла — ревела стальными глотками орудий. И снова по боевой тревоге поднимался в воздух Алексей Красилов. Место Хамры Чакрыева занял стрелок Иван Иванович Киров, позже Николай Булдаков.