Зайцев из своей снайперской винтовки снял еще троих— пытались пленить Джексимбаева!
Когда бой стал затихать, Зайцев заметил в боевых порядках своей роты артиллеристов. Не без их помощи отбили последний натиск врага. Но еще полчаса плацдарм клокотал огнем, будто пробудившийся вулкан: в небо взвивались осветительные ракеты, воздух все еще разрывали «выстрелы, землю разматывали в клочья снаряды и мины.
Вот что писала о том дне красноармейская газета «На защиту Родины»:
«Образец стойкости и непоколебимого мужества показали бойцы во главе со своим командиром Героем Советского Союза Василием Зайцевым. Когда фашистские танки подошли к нашим позициям, гвардейцы дружным огнем отсекли вражескую пехоту, а затем сами пошли в атаку и в рукопашной схватке стали беспощадно уничтожать гитлеровцев. Несколько раз водил в атаку своих бойцов Василий Зайцев, воодушевляя их личным примером мужества и бесстрашия. Десятки фашистов уничтожили герои в этом бою».
…Фашисты и на третьи сутки начали активные действия, не отказавшись от намерения выбить наших бойцов из занимаемых окопов, столкнуть их в Днестр и тем самым покончить с плацдармом.
Короткое затишье, которым войска воспользовались для пополнения боеприпасов, поправки дел, как предвестье грозы, взорвалось гулом начавшегося боя. Дрогнуло сердце бронебойщика Левченко, когда он увидел, как на пологий скат взбирался танк, за ним второй.
Бронебойщик прильнул к ПТР, но сдержался. «Еще рано, — успокаивал себя, — пусть приблизится… Такую броню не прошить, не фанера…» И только когда танк повернулся боком, изменив направление движения, Левченко прошептал сам себе: «Вот теперь в самый раз!»— и выстрелил в гусеницу. То ли не попал, то ли угодил в самую толщу брони, только танк не остановился, лишь переменил направление движения. Но этого оказалось достаточно смекалистому бойцу: вторая пуля угодила в моторную часть, и танк задымил.
— Золотое ружье! — воскликнул Левченко облегченно. — Не зря тебя называют бронебойным…
Вели бой с танками и артиллеристы. Командир орудийного расчета Эпов первым увидел бронированную машину, двигавшуюся вдоль лесной опушки. А тем временем группа вражеских автоматчиков прорвалась во фланг стрелкового подразделения. Там же вел огонь расчет А. Парфенова. Эпов видел, как Парфенов выкатил свое орудие на прямую наводку.
— Фашисты обходят слева! — с тревогой в голосе доложил наблюдатель И. Рындин.
— Вижу, — прохрипел Парфенов, голос его от громких команд сел. — Встретим картечью. Заряжай! Живо! Картечью, говорю, чего стоишь?..
Заряжающий уже держал снаряд наготове. Секунда — и боеприпас в казеннике. Орудие дрогнуло от выстрела.
Тем временем два или три танка устремились на позицию И. Сорокина. Оба орудия — Парфенова и Сорокина — оказались рядом и отбивались от врага, сообразуя огонь друг с другом.
И вдруг у самой огневой позиции разорвалась вражеская мина. Сраженный осколком, упал на землю подносчик снарядов, был оглушен взрывной волной заряжающий. Убит наводчик. Парфенов подбежал к нему в надежде помочь, но боец не подавал признаков жизни. Командир расчета остался один.
Огляделся — гитлеровцы приближались, пригибаясь к земле. Вот они уже совсем близко.
Застонал Смирнов, пытаясь приподняться на локте. Значит, ранен.
— Лежи! — крикнул Парфенов, высвобождая из цепких рук солдата снаряд.
Шрапнелью бы по врагу. Но кто будет наводить орудие?
Ящик валялся неподалеку, у самой станины орудия. Парфенов метнулся к нему, достал снаряд с бронебойным взрывателем, зарядил орудие, навел на цель. Выстрелил. Зарядил орудие снова. Фашисты открыли по смельчаку огонь.
Кто-то тронул Парфенова за рукав, еще раз, сильнее. Командир орудия обернулся — позади стоял Д. Красиков, красноармеец, которого несколько минут назад он отправил на перевязку. Как вовремя ты вернулся, дорогой мой товарищ!
— Подавай снаряды! — крикнул Парфенов. — Там они, внизу…
Парфенов уничтожил до взвода гитлеровцев, облегчив положение роты. И вдруг почувствовал резкую боль в плече. Не успев забинтовать эту рану, получил вторую— осколок впился в бедро. Сержант стал валиться наземь, едва успел поддержать его Красиков.
Как выяснилось после боя, орудие Парфенова произвело за день девяносто выстрелов. Многие из них сделал сам командир расчета, действуя в одиночку. К последнему снаряду он полз, превозмогая страшную боль в боку. Ежеминутно терял сознание, но, приходя в себя, продолжал сражаться. И вот снаряды кончились, даже автомат, искореженный осколком, не мог пригодиться. Неужели конец? А где Красиков? Красноармеец лежал возле лафета.