Что было дальше, Борис Павлович рассказал спустя десятилетия в письме, оказавшемся, к сожалению, последним: вслед за ним пришло сообщение о скоропостижной смерти моего старого друга.
«Мы, — писал он, — прибыли на участок 11-й заставы, заранее наметив переброску разведчика в глухом месте, у узкого изгиба реки. Тот был одет под местного парня. С наступлением вечерней темноты благополучно, без помех, переправили его на ту сторону, а сами остались нести охрану этого сектора. Примерно в 00–20 минут 22 июня наш посланец возвратился.
— Завтра, то есть сегодня утром, фашисты начнут войну! — доложил он, отдышавшись.
Лейтенант Малый приказал мне продолжать службу — до подхода наряда с заставы, и тут же вместе с разведчиком помчался в штаб отряда, понимая, что промедление недопустимо…
В 4 часа с румынского берега начался артиллерийский обстрел нашего приграничья. Ко мне прибежал незнакомый боец и доложил, что его в качестве подкрепления направил сюда младший лейтенант Ф. Подуст, начальник 11-й заставы. Ну, думаю, вдвоем веселее, надежнее. Глаз не спускаем с реки, ждем, вслушиваемся в звуки боя, доносившиеся из района 11-й и 12-й застав, теряемся в предположениях, что же происходит, неужели в самом деле война.
Около пяти часов утра позади нас раздвинулись кустарники и появились — ведь такое в сказках разве бывает! — мои друзья, бойцы маневренной группы Саша Мышкин, Леша Романов, Г. Бизяев, М. Хабибулин, а с ними два незнакомых пограничника с заставы, передавших приказ: оборонять этот участок до особого распоряжения…
Не успели окопаться, как смотрим — из густого кустарника, обрамлявшего противоположный берег, вышли пять лодок и плот. Мы изготовились к бою. И как только лодки приблизились к нашему берегу, забросали их гранатами, открыли прицельный огонь. Ни один вражеский солдат не вступил на нашу землю.
После этого противник часа четыре ничем не давал о себе знать. Но нас все больше тревожило положение в гарнизоне кагульских (11-й и 12-й) застав. Там были слышны выстрелы, разрывы снарядов. Я решил послать бойца, чтобы узнать, что там происходит и вообще какова обстановка. Через некоторое время пограничник вернулся, и только теперь мы узнали, что Германия напала на нашу страну и по всей западной границе идут ожесточенные бои.
Начинало смеркаться, когда наблюдатель доложил: слева от нашей позиции появились фашисты. Вот где мне пригодилось давнее умение владеть штыком! Толком я, конечно, не помню, что делал, не потом ребята рассказали, как все это у меня получилось… Нескольких солдат противник не досчитался. Да и друзья мои не подкачали!
На третий день я был ранен. Кровь еле уняли, и все же после перевязки я мог еще сносно стрелять.
Погиб пограничник с заставы, ранило Бизяева, Хабибулина, а потом и Мышкина. Ужасно хотелось есть. Мучила жажда: с трудом держались на ногах. А главное — боеприпасы почти кончились.
Наконец с заставы прибыл сержант и передал приказ младшего лейтенанта Подуста отойти через плавни к Кагулу. Хорошо, что ни у кого из раненых не были повреждены ноги, а то было бы совсем плохо…»
Остается добавить, что Ольховский прошел всю войну, освобождал Кубань, брал Керчь, Севастополь, Харьков, Варшаву, встретил победу в Берлине. В числе других боевых наград он был отмечен четырьмя орденами Красной Звезды.
Свое письмо-воспоминание полковник в отставке Е. Прямое из города Новозыбкова начинает тоже с последнего мирного дня.
«Ты помнишь, конечно, — пишет Ефим Егорович, — что за три или четыре дня до начала войны в отряд прибыла инспекторская комиссия из Главного управления пограничных войск. Мне, исполнявшему в то время должность начальника штаба участка, стало известно, что завтра, в воскресенье, они намерены провести проверку огневой подготовки личного состава 18-й, 19-й, 20-й и резервной застав, а также командиров и младших командиров управления комендатуры.
Со своими подчиненными взялся за подготовку подразделений к смотру. Работали до глубокой ночи, как вдруг звонок из отряда: поднять заставы по боевой тревоге. А когда чуть забрезжил предутренний свет, над сопредельной стороной вспыхнули красные ракеты и раздался гром орудий. Снаряды рвались на улицах села, появились раненые, раздавались крикц о помощи, детский плач. Вышла из строя связь…
На случай нападения у нас заблаговременно было отработано несколько вариантов действий штаба комендатуры. Без суеты мы переместили управление участком на полевой КП, расположенный в районе 19-й заставы (с. Слободзея-Маре).
Враг рвался через Прут, надеясь быстро сломить сопротивление застав и уничтожить пограничников. Однако заставы дали наглому врагу стойкий отпор. Фашисты, по существу, были прикованы нашим огнем к своему берегу. Там, где противнику удавалось пересечь реку, его встречали гранатами, штыком и прикладом. В штыковой схватке погиб начальник 18-й заставы лейтенант Я. Конотопец. За два часа ожесточенного боя пали смертью храбрых девять бойцов.