— Яшасун! (да здравствует).
Баку на все время гражданской войны остался непоколебимой крепостью и обеспечил тыл развернувшегося в труднейших условиях конца гражданской войны.
Восстание купцов в Гандже было первым и наиболее тяжелым случаем в начавшейся борьбе. Перед красноармейцами были жестокие толпы обывателей, ремесленников, мелких торговцев, подогретые и обманутые изуверской и националистической агитацией мулл и капиталистов. Контрреволюционные вожаки знали, что даже мелких лавочников и мещан им не поднять классовыми лозунгами против революции трудящихся и потому пустили клевету о том, что революционная армия разрушит религию и семью, национализирует женщин, осквернит храмы, Коран[8] и вообще уничтожит мусульман.
С такими клеветническими лозунгами на зеленых знаменах кинулись муссаватисты, офицеры, агенты помещиков и буржуазии в крестьянские массы Карабаха и Закаталлы после своей неудачи в городке. В их руках было оружие, пожалуй посильнее агитации — вековая и крепкая бытовая и религиозная дисциплина, при помощи которой они держали столетиями в подчинении рабов-бедняков.
Запылали в восстании, которым руководил весьма способный военный человек Нури-паша [9], весь Карабах от Евла-ха и Барды до Агдама и Шуши, а на севере — Нуха, Ках-Ингилой и Закаталлы.
Части Красной армии вышли из ганджинского боя не только с большими людскими потерями, потому что повстанцы напали на сонных красноармейцев, стреляли из-за угла, но, что еще хуже, они получили удар политический. Красноармейцы на время потеряли чутье революционной обстановки, не смогли вдруг разобраться в сложных и новых для них событиях, не понимали причины озлобления. Ведь они шли не с войной и завоеваниями, а с братской революционной помощью против иностранных и своих угнетателей, и вдруг…
Начались разговоры о том, что здесь национальные интересы стоят выше классовых, что в красноармейцах, как и во всех русских, видят непримиримого врага, что здесь нет почвы для революции. Говорили о том, что надо уходить отсюда, махнув рукой на мусульман — пусть устраиваются, как хотят, как как революции не нужны завоевания и порабощения.
Такие настроения и разговоры еще больше усилились, когда красноармейские части из Ганджы перебросились в Карабах и увидали перед собой уже нелавочников, а крестьян-бедняков под тем же контрреволюционным зеленым знаменем.
Части Красной армии вышли на рубеж реки Тертер. Когда мы с тов. Левандовским ехали от Евлаха по долине на Барду, то местность имела мрачный вид. Аулы[10] были заброшены, пустынны, местное население все ушло, поголовно с домашним скарбом и семьями в горы.
В красноармейских частях было сумрачное, невеселое настроение. Бойцы 32-й, а особенно 18-й Кубанской дивизии говорили нам о своих сомнениях примерно так:
— Здесь революции пока нет, нас мусульманы не понимают, ненавидят, видят в нас завоевателей… Делать здесь революцию мы не можем, да мы ведь не подрядчики, у себя ее устроили и отстояли. Пусть мусульмане сами ее делают. Если революция здесь начнется, мы с радостью поможем по-братски трудящимся; если же нет для нее основы, то надо прекращать эту бесцельную войну.
Красноармейцы были по-своему правы. Мы прекратили на время боевые действия, остановив части на реке Тертере. Надо было ждать, пока не выдохнутся остатки клеветнической агитации, пока крестьяне сами не поймут своих революционных задач и не поднимутся против ханов, беков, мулл и офицерства.
Тов. Нариманов и ЦК Азербайджанской коммунистической партии одобрили наши действия, согласились с тем, что положение очень трудное, и принялись, не покладая рук, за работу. Лучшие партийцы-тюрки, почти все наркомы и члены ЦК были двинуты в Карабах.
Наша военная ставка в Евлахе и Барде потеряла свой чисто военный вид. Приезжали, размещались все новые группы бакинских рабочих и руководящих товарищей. Здесь же в помещении Реввоенсовета совещались, работали. Отсюда уходили в тыл к неприятелю в гущу крестьян. Приходили оттуда, приводили отдельных агитаторов, а то и целые возвращающиеся аулы. В походной военной типографии заработали тюрки-наборщики. На заседаниях Реввоенсовета постоянно можно было видеть то Буниат-Заде, то Караева, то Ильдрыма, то Султанова[11].
9
Нури-паша, турецкий генерал, двоюродный брат Энвер-паши. Попал на Кавказ с турецкими оккупационными войсками. После поражения повстанцев в Карабахе, бежал в Персию.
11
Чингис-Ильдрым — родом курд, по профессии инженер завода «Айваз», один из активнейших работников бакинского подполья, теперь Замнаркомпуть АССР. — Буниат-Султан-Заде, перс, старый бакинский большевик, теперь ответственный работник АССР. — Султанов, член ЦК АКП и Совнаркома АССР. — Караев — Наркомвоенмор АССР.