Балки сдаются быстро, и дом буквально рассыпается у него на глазах, охваченный огнем. До окна три метра и четыре шага. Рама хлипкая, и стекло легко выдавливается наружу. Неважно, как он оказался здесь, главное, что отсюда нужно выбираться – и поскорее. В горящем за спиной доме нет ничего для него ценного.
Он это знает, поэтому уходит не обернувшись.
========== Царапины ==========
- Это что? – по лицу Зимнего непонятно, то ли он сейчас рассмеется, то ли покрутит пальцем у виска. В руках Роджерса склянки с перекисью, какие-то баночки и бинты.
- Ты ранен.
- Это? – Солдат кивает на порезы вдоль руки и плеча. – Просто царапины, через день и следа не останется.
Стив кивает в ответ, соглашаясь. И все равно обрабатывает каждую, тщательно и аккуратно, вопреки чужим возражениям.
…
- Через неделю и следа не останется, незачем мазь тратить. - Конечно, Баки кивнет, соглашаясь. И все равно обработает каждую царапину на друге тщательно и аккуратно. Пусть артачится сколько вздумается, герой, главное, чтобы целый.
========== Обида ==========
Стив злится на Баки, до разбитых об чужое лицо кулаков – злится.
- Ты мне не позволил себя искать, ты потребовал оставить тебя в покое! - пять лет с момента исчезновения Джеймса после падения геликарриера, полных тоски и ожидания, и всего одна фраза, обращающая их в ничто.
Джеймс сплевывает кровь, утирая губу, и все в нем до мельчайшей черточки принадлежит тому, бруклинскому - его - Баки, от чего обида разрастается горячим комом в душе Роджерса до невообразимых размеров. Пять гребанных лет ни весточки, ни малейшей зацепки, и на тебе, живой, невредимый, заявляется, и как с ноги в ребра:
- А почему ты послушался?
========== Лавина ==========
Стиву кажется, что его наебали, потому что возвращение Баки не сделало его жизнь проще. А все, что раньше вертелось вокруг тоски по нему мертвому, теперь стало хлипкой соломинкой воскрешенной дружбы, на которой держится его мир. Убери – и все с треском провалится в ад. Уже проваливается. До Баки у него не было ничего, но тот появился и стал всем. Только вот беда - без него по-прежнему ничего нет.
Джеймс снова собирается на прогулку. Один. И звериная тоска топит Роджерса с головой. Но как справляться с этим ощущением, когда при живом друге чувствуешь себя одиноким сильнее, чем при мертвом, он не знает.
========== Игрушки ==========
«Небьющаяся игрушка полезна для того, чтобы разбивать ею другие» - он не помнит, где это слышал, это и не важно, важно то, что, применительно к нему, это звучит как самая горькая правда.
Если смотреть на собственные синяки и порезы неотрывно, можно увидеть, как они затягиваются, а рубцы становятся нитями шрамов. Если смотреть на себя неотрывно, можно увидеть, как ты сам становишься рубцом на собственной жизни.
Солдат образовывается в ней новой раной, которая не зарастает, и это забавно; Стив благодарен ему за боль. А еще за то, что, небьющийся, он занимает место рядом на прежде пустовавшей полке, вытесняя собой невыносимое одиночество.
Комментарий к Игрушки
* Закон Ван Роя
========== Улыбайся ==========
«Тем, кто любит колбасу и уважает закон, не стоит видеть, как делается то и другое». Сравнение с колбасой не в его пользу, но куском мяса, отбитым на славу, он себя чувствует: каждая мышца горит, словно его растягивали на дыбе.
Улыбайся, Роджерс, улыбайся.
Вспышки камер ослепляют, улыбки женщин ослепляют, он едва не теряет сознание от боли. Доктор говорит: пройдет. Проходит. Навылет. Проходит, застревая – одна, две, сотни пуль. Ожоги, удары. Кровь, кровь, кровь. Приемлемая цена за такое тело, думает он в самом начале. А после скучает по астме и кулакам уличных подонков. Скучает по чертовому Баки, умевшему облегчить боль.
Улыбайся, Роджерс, улыбайся.
Комментарий к Улыбайся
*Колбасный принцип
========== Вещи ==========
У Солдата нет ничего своего. Точнее, не так. У него есть квартира, множество новых непонятных бытовых приборов, стеллаж с книгами и даже пес - золотистый ретривер, ласковый и смешной. Но все это не принадлежит ему настолько, насколько ему хотелось бы, все это – украденные моменты чужой жизни: он следит за Стивом несколько месяцев, вслушивается в каждое слово, вглядывается в каждый жест, и с каждым днем чужая личность все больше становится его собственной.
«История искусства» - он разбирается в искусстве чуть хуже, чем совсем никак, но Роджерс только что держал эту книгу в руках, и принести ее домой – словно привести туда друга.
========== Правда ==========
Почему-то все думают, что ГИДРа вынуждала его творить все те вещи, которые прописаны в его послужном. Насильственно отправляла в криогенку, стирала память, и все против его воли. И никто не спросил ни разу: Джеймс, не было ли это твоим собственным выбором?
Потому что оно было.
Простить друга, бросившего его умирать в снегах, он так и не смог. Погибать на фронте или стареть одноруким калекой, выжившим чудом, не пожелал тоже. Поэтому в обмен на дар избавиться от мыслей о предателе Роджерсе добровольно подставлял свой разум для очищения и шел в ледяную камеру, чтобы прожить подольше.
Просто рассказывать правду ему невыгодно.
========== Правда 2 ==========
- Я тебя не узнаю, - Роджерс бледный, взъерошенный, стоит над ним скорбной тенью и раздражает до невозможности. – Ты же говоришь, что память вернулась, ты же все вспомнил, тогда почему ты такой?
«Какой такой?» - Джеймсу хочется дать Стив затрещину, как школьнику, мол, ну начни ты наконец думать и сопоставлять факты. Но Роджерс до невозможного слеп. Поэтому после короткого перерыва на истерику Капитана, когда Фьюри возвращается в комнату допроса и просит рассказать что-нибудь из детства, Барнс говорит:
- В детстве мне поручали топить котят. Потому что мне не было их жаль, - и смотрит на Роджерса, медленно загибая металлические пальцы.
========== Холод ==========
Холод выедает его, как яйцо, оставляя скорлупку тела вместо того, что было Барнсом, еще до того, как его убивают, воскрешая Солдатом. И с тех пор холода оказывается так много, что вспомнить, а есть ли что кроме, оказывается невозможным. Поэтому, когда Капитан протягивает к нему руки, касаясь своими слишком горячими ладонями, он пригибается, как от удара: ему неизвестно тепло, он не знает, что с ним делать.
И Баки не его имя, Джеймс Барнс – не его прошлое. А Стив Роджерс – чужак, чье лицо ему незнакомо. И сбежать от этого огня кажется правильнее, чем остаться: когда тепла много, лед трескается, а не тает.
========== Кукла ==========
Нежность у него сломанная, фальшивящая, любовь – больная. И сам он как куколка на шарнирах, где ручки отдельно, ножки отдельно, а голова и подавно – взгляд в пол и ни слова без разрешения Мастера. Только вот и сам Мастер не знает, что делать с этой игрушкой, и пальцы горят, оплетенные ниточками, как болью, и душа болит за двоих, не вмещаемая в чужое тело, измученное попытками пытаться ожить.
И комната Баки похожа на камеру криогенки. Стив не знает, что с ним делать в свободное от его сна время, и отправлять Солдата туда как можно чаще выходит само, от безысходности, страшной и непрерывной.