Выбрать главу

- Ты меня боишься, – просто констатация, но сердце заходится так, что не услышит только глухой.

Хватка тотчас слабеет.

========== Фарс ==========

Баки приживается в команде, словно всегда был ее частью. А после улаживания формальностей, которое правительство берет на себя, Солдат, и так неизвестный большинству разведывательных организаций, и вовсе становится рядовым агентом, от которого не требуется ничего, кроме ответственной службы. И все бы хорошо, только Стив остается недоволен тем, как все вышло: хэппиэнд в их истории больше походит на фарс, чем на новую спокойную жизнь.

- Капитан, вы слушаете? – Зимний окликает его, кажется, уже который раз, и Стив выныривает из собственных мыслей. «Вы», черт возьми. Как он может обращаться к нему после «ты» на «Вы»? Но Зимний обращается.

Баки его не помнит.

========== Солдат не умеет врать ==========

Солдат не умеет врать, поэтому отвечает: «Да, я ухожу», когда Стив вываливает на него град вопросов, ловя на пороге квартиры с рюкзаком. Только лучше бы он солгал, потому что выражение лица Капитана запоминается ему надолго: обида плещется в голубых глазах, желваки ходят на скулах, и сам он мечется, как раненое животное, раздираясь на попытки дать с собой в дорогу денег и еды и мольбы остаться.

«Нет, это не из-за тебя». «Ты ничего не испортил» - правда, не способная никого утешить.

- Ты вернешься? – Роджерс замирает, сжимаясь в ожидании его ответа, и Солдату почти жаль, что он совсем не умеет лгать.

========== Из последних сил ==========

Солдат раздражает Стива неимоверно, и тот терпит, но из последних сил – а кого не утомит вечный «хвост» с момента пробуждения до самого отхода ко сну? Сэм говорит, что Зимнему просто нужно время, но у Роджерса нет этого времени: вместо друга он получил приблудившегося пса, весь мир которого теперь сошелся на новом хозяине, и от Джеймса в нем катастрофическое ничего.

Стоит ему открыть глаза, и Зимний тут как тут, а в глазах это дурацкое: «Не бросай меня, я тебе еще пригожусь». Только вот на что, и сам не знает. И ждет подсказки от Капитана, которому нужен еще меньше, чем себе самому.

========== Первый закон работы в лаборатории ==========

Согласно шуточному Первому закону работы в лаборатории, горячая колба выглядит точно так же, как и холодная. И вспомнивший все Баки выглядит так же, как и Солдат, который не помнит своего прошлого.

Стив не сразу прощает Джеймсу эту, как ему кажется, дурацкую шутку, но оценивает ее по достоинству: Барнс примеряется к новому времени и к новому Роджерсу, пряча себя за маску Зимнего, и только гораздо позже, когда старые табу уже сняты, а правда все-таки выходит наружу, наконец рассказывает ему причины своего решения не сообщать о возвращении памяти.

Роджерс признается Солдату в чувствах, в которых никогда не был способен признаться Баки.

========== Живее прочих ==========

Стив и сам не рад, что весь его мир замкнулся на Баки, а мир Баки замкнулся на нем самом. Снова остаться вдвоем против всего на свете больше не казалось правильным: кроме друг друга, у них опять не было ничего, но согнувшиеся под тяжестью лет плечи больше не справлялись с привычным старым грузом ответственности, и хотя выдерживать пока получалось, ведь терпеть они умели лучше всего в жизни, оба понимали, что так долго продолжаться не может.

Нельзя было зацикливать свое существование, пусть даже по привычке и неосознанно, на том, кого однажды уже терял: рискуешь погибнуть следом, оставаясь при этом внешне живее прочих.

========== Никого рядом ==========

Стиву снятся бескрайние прерии Северной Америки, пампасы Южной, снится табун мустангов, несущихся быстрее ветра. Он сидит на спине огромного крепкого зверя, и земля так далеко под ногами, что ему кажется, словно они летят, а не скачут по выжженной солнцем земле.

Мустанг слетает в ущелье там, где проскальзывают по узкой дороге его братья, слетает вместе с ним, разбиваясь о твердые скалы, и хрипит, хрипит так страшно, что у Стива сжимается сердце. Он прощается, простреливая лошади голову, и это единственное средство избавить друга от боли.

*

Стиву снятся заснеженные Альпы. Снится Баки, умирающий долгой страшной смертью. Бесконечная непрекращающаяся агония. И никого, никого рядом.

========== Письма адресату, которого больше нет ==========

Солдат с ним практически не разговаривает, зато много пишет что-то в своих блокнотах, и Стив оставляет его в покое. Но идут дни, а ситуация по-прежнему не меняется: у Джеймса сотни слов для разлинованных листов и ни одного для Роджерса, и обида берет верх над привычкой быть деликатным.

«Не был рядом. Не упас. Позволил все это» - куча писем и десятки конвертов с именем Роджерса и их старым адресом снесенного ныне дома. В строках много боли, вскрывающей грудную клетку тупым ножом и вынимающей на свет едва бьющийся окровавленный ком сердца.

Письма от человека, который давно погиб. Письма адресату, которого больше нет.

========== Последний выдох ==========

Стив не знает, должен он это скрывать, или, может быть, должен сказать сейчас, или после, когда – если – Солдат наконец привыкнет. А потом срывается, потому что, черт возьми, это же Баки, ну неужели что-то может пойти не так, решаясь, и «Я люблю тебя» повисает тишиной перед раскатом грома.

Зимний бьет в ответ куда придется, сжимает стальные пальцы вокруг шеи, но Стив не сопротивляется, давится своим «люблю», и плевать, что это, кажется, последний выдох, до тех пор, пока захват наконец не слабнет.

- И что мне с этим делать, придурок? – раздается наконец чужой голос, и Солдат в нем слышен теперь едва ли.

========== Должно быть больно ==========

Чтобы увидеть, нужно стоять очень близко. У Солдата прозрачные глаза и алая черта рта, похожего на рану. Он сам сплошная рана, и дотронуться до него - намеренно причинить боль. Стив не решается, замирает на расстоянии вытянутой руки - чтобы больше не дать сорваться.

Чтобы все помнить, должно быть больно. У Стива красные от бессонницы глаза и семьдесят лет пустоты за плечами, и довериться им – добровольно шагнуть в криогенку. Солдат отступает, не зная доверия; и левая дрожит, словно еще живая.

Только Баки все равно тянется. Изо льда, из прошлого, из искореженной кем-то памяти, доверяясь в очередной раз. И наконец хватает не пустоту.

========== По старой памяти ==========

Гладит по волосам, молит о прощении за то, что не уберег, а у самого внутри тишь, пустота и на периферии слуха – ветер, свистевший в ущелье, ставшем могилой Барнсу. А этот, прижимающийся, жаждущий тепла, просящий избавить от одиночества, чужой до одури. До синяков под глазами и впивающихся до кровавых полумесяцев в ладони ногтей, до изможденного стона в подушку, чтобы спящий в соседней спальне не услышал, не понял, не стал задавать вопросы.

«Я не готов к тебе живому», - скребется внутри. И не дает увидеть, что утыкается чужой горячий лоб туда, где бьется сердце, только по старой памяти об остром худом плече.