Эмка, на которой мы едем, заправлена чистым «французским» скипидаром. Трофейные машины, попавшие в руки к партизанам, немедленно переходят на это горючее и резво движутся по лесным дорогам. Инженер-химик Семен Яковлевич, бежавший из небольшого городка, занятого немцами, в партизанский отряд, наладил нехитрое производство скипидара. Мы видели одну из его установок. Терпентин загружается в медный куб, вмазанный в печь и соединенный с холодильником. Куб снабжен трубой для выпуска канифоли и трубкой для впуска воды. Крышка куба плотно замазана, в топке разведен огонь, и процесс отгонки скипидара идет бесперебойно. В этом методе нет ничего секретного. Переработка терпентина, как это ни странно на первый взгляд, во всех странах мира носит такой же кустарный характер.
Партизанские машины заправляются без талончиков — горючего хватает, и шоферы его похваливают. Семен Яковлевич — страстный поклонник лесохимии. Скипидар и канифоль — это еще не всё. Он наладил производство древесного угля для кузниц, смолы для смазки колес и чистого дегтя…
В каждом партизане живет деятельный Робинзон, щедрый на выдумку, умеющий оглянуться вокруг себя и заметить всё, что может ему служить в трудной борьбе и тяжелой жизни… Люди попали в лес, как на необитаемый остров. Шли дни, недели, месяцы, и теперь почти всё, что помогает им существовать и вредить врагу, — дело их собственных рук. Пока мы размышляли о плодах партизанской инициативы, наш путь в машине был окончен.
— Быстро приехали?! — утвердительно спросил шофер. — Неслась вскачь, как наскипидаренная, — и он удовлетворенно похлопал по радиатору эмки.
Дальше мы ехали уже на розвальнях. Небольшая речка. Снег в этих местах уже стаял, и узкая гать вывела нас на дорогу, изрытую корнями столетних деревьев. Эти великаны росли почти сплошной стеной по обеим сторонам широкой тропы, которая превращалась иногда в настоящее лесное ущелье. Над нашими головами тянулась светлая полоска неба, но по сторонам ее было мрачно, вверху сияло солнце, был день, а внизу уже начинались сумерки и, казалось, наступала ночь…
Район П. Наше путешествие пришло и концу. Застава. Негромкие оклики часовых, и мы открываем дверь штабной землянки… Переступив порог, мы, прежде всего, увидели окровавленную женщину с седыми космами волос, в разорванном платье. Лицо ее и руки были в синих кровоподтеках. Она тихо стонала. Во взгляде ее измученных глаз застыла мольба…
— Кто это сделал?
— «Рыжий дьявол»! — услыхали мы в ответ голос Андрея Сергеевича — командира партизанского отряда.
«Рыжим дьяволом» крестьяне окрестных деревень звали немецкого барона с дурацкой фамилией Пфеферкорн, или Оперкорн — никто не хотел ее произносить вслух. Как только этот тощий немец с вылинявшим лицом и редкими рыжими волосами появился в совхозе, его нарекли этим зловещим именем. Барон об’ехал все совхозные угодья, осмотрел постройки, походил по аллеям фруктового сада, заглянул в здание клуба, потом, остановившись возле сторожа Прохора, прихрамывавшего на деревяжке, прищелкнул языком и сказал:
— Дас ист колоссаль! Вундербар!
Прохор — старый солдат, потерявший ногу на Карпатах еще в ту войну и разумевший, как он сам говорил, «по-ихнему», понял смысл сказанного. Он сплюнул вслед барону, негромко выругался в пробурчал:
— Разволновался «рыжий дьявол». Слюнки потекли — чужое добро увидел!..
Барон обернулся и, увидев злость на лице старика, неторопливо подошел к нему и ударом кулака, затянутого в замшевую перчатку, свалил его с ног. Так начал немец свой первый день в советском совхозе. Вскоре партизаны узнали, что министерство земледелия Германии, по специальному приказу Гитлера, дарственным актом передало совхоз в собственность «рыжему дьяволу».
Спустя две недели из черного тупорылого автомобиля, подкатившего к зданию клуба, где барон устроил себе квартиру, вывалилась толстая фрау с золотушным парнем лет шестнадцати — семья «рыжего дьявола».
Эти две недели барон был занят лихорадочной деятельностью. Немецкий комендант города, находившегося в 15 километрах от совхоза, издал приказ: «Владельцы скота в деревнях (следует перечисление) поступают вместе с животными в распоряжение имения «Оствальд» — так был переименован совхоз. Немецкий отряд выступил в деревни. У крестьян забирали последних коровенок, домашнюю птицу. Тех, кто не желал отдавать добровольно, пороли, вешали. Горели избы людей, пробовавших отстоять свое добро. Во двор совхоза немецкие солдаты сгоняли овец, лошадей, свиней и крестьян — вместе. Барон одновременно получал и скот и рабочую силу. Женщинам, детям, старикам он об’явил с крыльца здания клуба на ломаном русском языке: