Когда она опустилась на землю, то почувствовала, что уже ничего не слышит. Прыжок сделал ее глухоту полной. Она перестала ходить в разведку и решила стать подрывником. Она научилась ставить мины, узнала, как соединять несколько зарядов с помощью детонирующего шнура, как изготовлять зажигательную трубку, и скоро сумела взорвать первый мост, небольшой, правда, деревянный, но надо было видеть, в какой тревоге забегали немецкие охранники, пораженные взрывом, раздавшимся за их спиной. А Валя это видела, лежа в кленовнике в двухстах метрах от моста. И это был хороший день ее жизни. Вечером она много смеялась и шутила в землянке. А наутро ей стало очень плохо. Невыносимо болела голова, и нога не двигались. Девушке становилось всё хуже и хуже, а когда она получила приказ собираться на «Большую Землю», то ответила: «нет» и не подчинилась приказу. Ей стало лучше, но партизанский врач сказал, что это временно.
Тогда Вале пригрозили арестом и судом за нарушение партизанской дисциплины… Спустя неделю она оказалась в Москве, в слухо-речевом институте. Она лечилась и стала понемногу поправляться. В Кремле ей вручили орден. Рабочие одного московского завода подарили ей именной автомат, что стоял сейчас, прислоненный к изголовью кровати. Она выступала на комсомольских собраниях и рассказывала о партизанской борьбе, но мысли ее постоянно были там, в Брянском лесу.
Она хотела находиться к нему поближе, ей удалось уехать в этот небольшой прифронтовой город. Здесь она долечивалась в госпитале. Но болезнь ног затягивалась, и Валя становилась всё грустней и грустней. Ей не разрешали возвращаться в отряд.
— Всё равно «убягу» отсюда, «убягу», — помните, как говорил Мустафа в «Путевке в жизнь», — и Валя попробовала улыбнуться. — Брянский лес у меня из головы не выходит. Не имею я права не быть сейчас там.
На стуле возле ее кровати лежала стопа книг. Все они были о Брянском лесе — географические очерки, исторические исследования, романы.
— Вот, читаю, достала в Москве. Знаете вы, что такое Брянский лес?!..
Брянский лес… Дремучие чащи, где в древности селились люди воинственного славянского племени вятичей. Они ограждали свои пределы крепостями и заставами.
пела народная былина. Эта застава была естественной постоянной союзницей вятичей. Она раскинулась на необозримом пространстве многих сотен верст. В то седое время Брянские леса сливались с Муромскими в одно целое и представляли, по выражению летописца, «страну лесов».
Города, расположенные в черте Брянского леса, — одни из самых древнейших на нашей земле. Они возникли, как крепости, защищавшие славянские поселения. Еще в прошлом тысячелетии раздался в этих дремучих лесах первый стук топора, закачались вековые гиганты и подсеченные пали к ногам наших предков. Разлетелись криком птицы, ушел испуганный зверь в глубь лесов, подальше от этой проснувшейся чащи. Плывя по тихой реке, услыхал тот шум туземец, живший в одиночку в урочище, и с изумлением опустил весла. Он гребет ближе, чтобы увидеть то, что нарушает покой леса. Подплывает к берегу… глядят сквозь сетку зелени, я перед ним земляная насыпь, а вверху ее высокий тын. Пораженный невиданным, он выходит из лодки и направляется к насыпи. Вот мост, перекинутый через ров, узкие ворота. Он заглядывает в них, взгляд его падает на широкую площадку — несколько деревянных изб, и среди них высокий сруб с остроконечной кровлей, увенчанной крестом. Это зерно будущего русского города.
Самые названия городов подтверждают их уходящую в далекое прошлое связь с лесом. Карачев в переводе с древнего наречия означает «Черный лес». Брянск когда-то звался «Брынь», а потом «Дебрянск» — по дебрям, окружающим его. Брянские леса издавна служили надежной зашитой окрестном славянским племенам. Если враг был силен, они скрывались в чаше и оттуда совершали нападения на незванных пришельцев. Во времена монгольского нашествия Орловский край, прикрытый лесами, не избегнул злой участи, но пострадал меньше, чем другие русские земля, а лесные воины пугали степных всадников-монголов своей таинственной неуловимостью…
Мы оторвались от книг, лежавших на стуле у Валиной кровати, и девушка сказала:
— А вот еще роман Загоскина «Брынский лес», знаете вот этот кусочек, — а она прочла ровным, тихим голосом: «И теперь еще леса Брынские, о которых нередко упоминают в неродных сказках в поверьях, представляются воображению некоторых какими-то безвестными дебрям, мрачным в пустынным жилищем косматых медведей, голодных волков, леших, оборотней в разбойников. В этом отношение они берут первенство над знаменитым Муромским лесом, и если крестьянин степных губерний желает сказать про кого-нибудь что тот пропал без вести, то нередко выражается следующим образом: «Кто его отыщет, кормилец!.. Чай, в Брянских лесах».