Только белых выгнали и кулаков усмирили, как полезли новые беды: с Поволжья и
Украины, с обеих сторон, стучится в губернию голод; кое‐кто выходит из партии ‐ при
разверстке ему по пути было, а теперь партийное членство стесняет разворачивать
торговлишку. И вот ко всему ‐ свои же, коммунисты, устраивают заговоры не хуже кадетов
или эсеров! Какие они, к черту, коммунисты?! Их тоже надо сажать и судить. Они
разбивают же единство партии и смычку рабочих и крестьян!
И без того работа усложнилась, аж голова трещит, а тут еще возись с этими
«партийными шалунами»! В гражданскую куда было проще. Ну, когда это партия
занималась сбором налогов, развитием сельского хозяйства и кустарного промысла?
Когда это партия училась считать деньгу?! А Ильич все сложней и сложней ставит задачи.
Нет, хотелось бы попроще и попрямее шагать к победе мировой революции.
У распахнутых ворот Иван приостановился, пропуская писклявый паровозик с
платформами, на которых тяжелыми грудами лежали тугие мешки. Обогрело паром, прозвякали колеса, пахнуло сладким, затхловатым запахом муки.
Завод заработал!
Первый сбор продналога губерния выполнила на сто семнадцать процентов. Как в
девятнадцатом году центральные промышленные губернии оставались островом
посреди белогвардейского нашествия, так сейчас центральные черноземные губернии
остались островом среди нашествия голода. Лети, наш паровоз, вези мешки, как Тула
везла винтовки! И с внутренними заговорами расправимся, как расправился тогда
Петроград!
Иван вошел в выбойный цех и в глубине, сквозь серую дымку пыли, увидел
сверкание очков над побеленными кепками. Он и не думал, что встретит здесь Тверцова, но теперь показалось, что инстинктом предчувствовал встречу, и обиделся на секретаря
губкома: нарочно, что ли, посылает как раз туда, где торчит эта глыба?
‐ Рабочие ведут каторжную жизнь в трудовой республике. Мужику дана свобода
торговли, а власти над производством не дано рабочему. Ее захватили совнархозы и
главки! ‐ От тверцовского баса, казалось, пыль медленно крутится в светлой полосе, пролегшей от распахнутых дверей.
Иван плечом разрезал столпившихся.
‐ Погоди‐ка, дай‐ка пройти, приговаривал он, раздвигая людей и всматриваясь в
оборачивающиеся лица.
Хмурые, иронические, равнодушные, они были простыми и грубыми. И чтобы этот
барин уговорил рабочих? Да ни в жизнь этого не будет! Это тебе не конференция, куда ты
понабирал своих подпевал, и то с осечкой. А тут уж осечка верная.
Тверцов запнулся, увидев движение в толпе, выкрикнул что‐то о спорах в рамках
всем нам дорогой партии и сошел вниз.
Иван с разбегу вскочил на крытый сусек, придержавшись за брезентовый рукав, который свисал с потолка, идя из верхнего, размольного цеха.
‐ Ихние вожжи,‐ закричал он, указывая вниз,‐ Шляпников да Коллонтай ‐ подали
жалобу в Коминтерн на РКП. Зиновьеву на Ленина жалуются! На Ленина кляузу написали!
Вы что, хотите подписаться под этой кляузой?
Люди угрожающе загудели.
‐ Не хотите? Так чего же вы не заткнули глотку этому барину? Они обвиняют нас, что
мы не даем свободы слова, да он же не первый раз орет против партии ‐ и все еще цел.
Какой же ему свободы надо? Один его московский сообщник ‐ Мясников, выгнали его
недавно из партии‚‐ потребовал свободы слова для всех от анархиста до монархиста. Вот
чего им надо! Они не нюхали ни земли, ни завода, интеллигенты книжники, а кричат от
имени рабочего класса!
‐ У вас жена тоже интеллигентка и, кажется, дворянка,‐ резко пробасил снизу
Тверцов.
‐ У меня жена княгиня Потемкина‐Таврическая сам я являюсь князем Дундуком ‐
Ивану стало весело, потому что не на том Тверцову приунизнть его.
‐ Меловской он, пастухом был, ‐ раздалось из толпы.
‐ Ты что же, товарищ, мне биографию портишь? Соврать не даешь? ‐ ласково спросил
Иван, приглядываясь в толпе к нежданному земляку.
После собрания они с Тверцовым до ворот дошли вместе. В кармане у Ивана лежала
резолюция, написанная карандашом на грязном обрывке какой‐то фактуры. Общее
собрание членов партии, сочувствующих и беспартийных требовало выполнения
решения. Десятого съезда, исключения из партии анархо‐синдикалистских элементов и
проведения новой губернской профсоюзной конференции.
Слова об элементах вписал сам Иван, потому что секретарь ячейки не знал, как они
пишутся.
‐ Доплясались, товарищ Тверцов. Хватит. Крышка,‐ с наслаждением отчеканил Иван.
‐ А вы, юноша, начинаете плясать слишком резво. Можете сломать ногу. Шляпников