— Ладно, выкладывай. Кто пытается подать на меня иск, о какой сумме идет речь и что мне надо сделать, чтобы от них отделаться?
— Фокс?
— А кто же еще? Ты отыскал меня в списке пассажиров, да?
— Это Джейк, старина. Я тут узнал о твоих недавних неприятностях.
В тот момент водка помогла мне сгладить удивление.
— И ты, и весь мир.
Джейк изобразил обиду:
— Ты хотя бы сделай вид, что рад меня слышать, приятель. Мы ведь давненько не общались.
— Извини, Джейк. Последние несколько дней были не лучшими в моей жизни, понимаешь?
— Рок-н-ролл, друг мой. Надо катиться дальше, и все неровности сгладятся. Разве не так мы всегда говорили?
— Не помню. А мы так говорили? — Внутри меня закипело раздражение. — Знаешь, с того места, где я сейчас сижу, не очень-то заметно, что у нас когда-то было много общего.
— Язвишь, приятель. А я вот тебе звоню, чтобы сделать предложение. И это предложение может вытащить тебя из ямы, в которой ты оказался.
— Что такое?
— Пора возродить «Морбид менеджмент».
Я быстро оценил перспективы. «Морбид менеджмент» скончалась по веской причине. Мы исчерпали все возможности совместной работы. И что еще хуже, после разрыва у меня осталось очень скверное мнение о Джейке Эддисоне. Джейк всегда был хвостом, вертевшим конкретной собакой, и я всегда поддерживал его идеи. Но сам он не поверил в единственную за всю мою карьеру блестящую мысль.
Мы начинали как обычные продюсеры рок-групп. Большинство из них мы создавали сами — с прицелом на имидж и продаваемость. Вся проблема с рок-группами в том, что у музыкантов начинают появляться собственные идеи. О творческой независимости, артистической достоверности, сольных карьерах. О том, что они во всем разбираются лучше нас. И раз за разом наши источники дохода разлетались, унесенные вихрем амбиций. Надо было придумать кое-что ненадежнее.
И мы сделали это. «Упыри» стали первой рок-группой мертвецов. Конечно же, вы о них слышали — а кто не слышал? И еще, должно быть, знаете, что мы по ночам выкапывали трупы и высасывали мозги у выходящих в тираж поп-исполнителей. Или что у нас играли зомби, управляемые гаитянскими жрецами вуду. Стоит ли говорить, что это полная чушь. Все было законно, основано на контрактах и юридически безупречно. Мы поддерживали тела живыми с помощью простых имплантатов в ствол мозга, благодаря той же технологии управляли рок-группой на сцене. Должен признать, что в парнях и девушках на сцене было нечто франкенштейновское — мертвые глаза, добавленные для эффекта шрамы и хирургические швы, шаркающая походка, — но в этом и заключалась изюминка.
Подростки сходили по ним с ума. Продажи взлетели выше крыши и превратили «Морбид менеджмент» в предприятие с оборотом в миллиард долларов.
Но успех не мог длиться вечно. Роковой слабостью «Упырей» была легкость клонирования: любой, имеющий доступ к моргу и хорошему юристу, мог влезть в этот бизнес. Мы поняли, что надо двигаться дальше.
И занялись роботами.
Прежде чем уйти в менеджмент, мы с Джейком играли хэви-метал, и оставались в приятельских отношениях с «Металликой». Группа все еще успешно гастролировала, да вот только музыканты не становились моложе. А тем временем целая толпа имитаторов удовлетворяла фанатский спрос на более молодую версию группы — такую, какой она была лет двадцать или тридцать назад. Но как бы ни были хороши имитаторы, им никогда не добиться полной убедительности. Требовались — и могли заполнить свободную нишу — настоящие двойники, полностью неотличимые от прототипов и способные воспроизвести любой момент их карьеры. И никогда не уставать от этой работы, не требовать повышения гонораров.
Вот мы их и сделали. Связались с лучшими японскими специалистами и изготовили различные инкарнации «Металлики». Каждый робот был идеально точной копией одного из музыкантов в какой-то конкретный период его карьеры. После обработки тысяч часов концертных записей, компьютерные программы заставили этих роботов вести себя с потрясающим реализмом. Они двигались, как люди. Они говорили, как люди. Они потели и дышали. И если не подойти вплотную и не посмотреть им в глаза, вы ни за что бы не догадались, что смотрите не на человека.
Мы заказали достаточно роботов, чтобы перекрыть все рынки, и отправили их в турне. Успех оказался бешеный. Настоящая «Металлика» на этом тоже хорошо заработала, а через несколько месяцев мы уже продавали лицензии на свой концепт. Мы не успевали подсчитывать барыши, но помня о судьбе «Упырей», уже думали о будущем. О следующем прорыве.
Тогда-то меня и озарила та идея.
Я опять куда-то летел, мне было скучно, и я смотрел новости. Показывали роботов, демонтирующих русскую атомную станцию, где в прошлом веке расплавился реактор. Эти роботы были размером с Годзиллу, но внешне довольно гуманоидными. А командовали ими с другого края планеты: инженеры в костюмах телеуправления чувствовали себя так, как будто надели на себя этих роботов. И разбираемый реактор казался им чем-то вроде кукольного домика.
В голове у меня вспыхнул образ. У нас уже есть «Металлика» из роботов. А что мешает сделать «Металлику» из гигантских роботов?
Еще до приземления я выяснил все о компании. Регистрируясь в отеле, я уже знал, что они смогут, в принципе, выполнить заказ с требуемым реализмом. То есть нет никаких технических препятствий для создания Джеймса Хетфилда или Ларса Ульриха ростом в двадцать или тридцать метров. Технология имеется.
На следующее утро я изложил идею Джейку. Я полагал, что он поймет ее гениальность. Признает необходимость выйти за рамки нашей нынешней модели бизнеса.
Но Джейку идея не понравилась.
Потом я часто гадал, почему он не согласился. То ли масштабирование уже сделанного показалось ему недостаточно радикальным? Или у него хватило проницательности разглядеть возможность катастрофы — если роботы сломаются и сойдут с ума? Или просто потому, что это была моя идея, а не его?
Не знаю. Уверенно могу лишь сказать, что именно тогда я понял: «Морбид менеджмент» пришел конец. Если Джейк не захотел меня поддержать в тот единственный раз, когда у меня появилась собственная идея, я больше не смогу с ним работать.
Поэтому я ушел. Создал свою компанию. Продолжил переговоры с производителями гигантских роботов и втихую договорился с «Металликой» о правах на использование копий большого размера.
Ладно, все это плохо кончилось. Но сама-то идея была хороша. А стадион всегда можно отстроить заново.
— Ты еще на связи, приятель?
— Да, слушаю. — Я молчал так долго, что Джейк подумал, будто я прервал разговор. Пусть эта скотина немного поволнуется, почему бы и нет? Самолет завершал полет по баллистической траектории и с нарастающим ревом начал входить в атмосферу. — Через несколько секунд мы потеряем связь. Говори.
— Не по телефону. А теперь слушай и запоминай. — И он назвал мне адрес — какое-то промышленное здание на окраине Хельсинки. — Ты ведь летишь в Копенгаген? Садись на Магнитку, и к вечеру будешь в Хельсинки.
— Этого мало. Мне нужны подробности.
— Хочу познакомить тебя с будущим рок-н-ролла, Фокс. Со своим маленьким приятелем по имени Дерек. Вы друг другу понравитесь.
Этот гад все-таки подцепил меня на крючок.
В Хельсинки была зима, холодный вечер наступил рано. От станции магнитной дороги я поехал на такси прямо в промышленное захолустье, угрюмый район бетонных складов и низких офисных блоков. Над огороженными погрузочными площадками и почти пустыми автостоянками сияли прожекторы. За линией складов в доках топали шагающие краны, подхватывая и перемещая грузовые контейнеры, словно те были цветными кубиками. Гигантские роботы. Я никак не хотел вспоминать об этих долбаных гигантских роботах, особенно сейчас, когда Интерпол мог в любой момент выписать ордер на мой арест. Но я сообразил, что здесь меня начнут искать не так уж скоро. На окраине Хельсинки, отпустив такси, я вообразил себя последним живым человеком, бредущим по безвоздушной улице какой-то огромной заброшенной лунной базы.