Вопрос — зачем я нужен Шилину? И при чем тут Слон?
Шилин ничего не говорил, он только смотрел на меня больше минуты, потом повернулся к Слону, сказал характерным, высоким, почти женским голосом, совершенно ему не подходящим.
— Я пожалуй, вас оставлю…
— Да, Валерий Викторович…
Они со Слоном пожали друг другу руки, и Шилин отправился к машинам.
Теперь мы стояли уже вдвоем…
— Я надеюсь, ты извинений никаких не ждешь?
Я покачал головой.
— Вот и хорошо. Тогда — у меня есть для тебя работа.
Я снова покачал головой.
— Что это значит?
— То, что с меня хватит.
— Ты предпочитаешь сидеть в тюрьме?
— Рано или поздно выпустят. Зачем им я нужен?
— Это Беларусь.
— И что? Значит, тем более выпустят, на хрена я им? Отсижу за незаконное пересечение границы и выйду.
— А дальше?
Я пожал плечами.
— Уеду. Что мне тут делать?
— В Латинскую Америку?
— В нее самую.
Слон улыбнулся.
— И сможешь без работы?
— Смогу.
— Не лги себе.
— А я и не лгу. Знаешь, в чем проблема, Слоняра? Я перестал верить.
— Во что?
— В то, что есть какая-то цель, ради которой мы все это делаем.
— Цель у нас была и есть одна — безопасность нашей страны.
— Ты е…нулся? Что мы сделали с Украиной — ты можешь мне объяснить? Ну да, жили рядом с нами люди, в понедельник их мама родила, что тут поделаешь. Как-то жили, о чем-то мечтали. Ну, в Европу хотели — и что? То, что сейчас — лучше?
— А ты знаешь, что — сейчас?
— Представь себе — знаю. Я сюда с несколькими украинскими семьями съ…вался. По дороге друг друга перестреляли.
— И ты видишь в этом нашу вину?
— А ты — нет? Мы же спровоцировали у них гражданскую войну вместо того чтобы помочь. И теперь нормальных выходов из ситуации просто нет. У нас под боком будет или нацистское государство, с которым рано или поздно придется воевать, или рассадник преступности, террора и бардака всех мастей, или одна большая американская военная база. И все это — мы обеспечили своей стране сами, своими руками — мы, а не США и НАТО. Нам это г…о расхлебывать, нашим детям, и хорошо, если не внукам! А знаешь, почему так? Ты можешь сказать нормально, ради чего мы работаем? Нет. И я — нет. Мы просто играем в игру. И так как нет никаких моральных ограничений, нет никаких целей — играть у нас получается хорошо. Лучше чем у других. Лучше чем во времена СССР — совковый народ был слишком наивным. Но цели этой игры — нет, игра для нас и стала целью. И украинцы это — представь себе, поняли. Мы же им ничего не предложили…
— Все сказал?
— Слон. Давай без этого, а?
— Тогда послушай меня. Везде и всегда бывают ошибки. Вслух этого никто не признает, но здесь и сейчас, я тебе скажу — да, накосячили и сильно. Я видел, как принимались решения. Могу тебе сказать — никто такого не ожидал. Но то что ты говоришь — это п…ц.
— Это правда.
— Это правда, которая никому не нужна! Если тебя сбили с ног, вставай и иди дальше!
— Да, но не тогда, когда тебя сбила с ног бутылка бормотухи. Если так, то лучше все же полежать…
— Ну, и вот что с тобой делать?
Слон отвернулся к строящимся огням Минск-сити.
— Извини, — сказал я, — наверное, я слишком долго был на гражданке. Быстро разучаешься говорить «так точно».
— Я ушел из ГРУ, — сказал Слон.
О как…
— Поздравляю
— Да не с чем поздравлять.
— Сам или ушли?
— Да как сказать…
— Из-за меня? — спросил я.
Убийство Пивовара — серьезный косяк. Могли и спросить.
— Не только. В чем-то ты прав… дерьма стало слишком много. Ты в курсе за Гранит?
— Нет, что это?
— Структура. Одна из.
— Наша?
— Да. Задачи как у обычных ЧВК. Но наша специфика в том, что из системы никто и никуда не уходит…
Я начал понимать. Я — умный, намеки на лету хаваю. Украина и Сирия очень многое изменили. ГРУ, которое до этого было почти в стороне от финансовых потоков — сейчас село на них. А это всегда очень опасно, потому что у нас разделять службу и бизнес не умеют. Долбины — должностные лица с бизнес-интересами. Такие есть в ментовке, в прокуратуре, в ФСБ даже есть — помните, печально знаменитый парад на Гелендвагенах? Но после Украины и Сирии, после создания ЧВК типа Вагнера и Гранита — долбины появились и в армии, и что еще опаснее — в ГРУ. Заработанные большие деньги — они теперь конвертируют во власть. Я не знаю, как — но я знаю, что это так, потому что я знаю систему.