Вахтенный начальник, петухом прохаживаясь по верхней палубе, отдал приказание:
— Команду будить.
Квартирмейстер Дергачев, высокий ростом, неуклюже сложенный, с круглым загорелым лицом, лоснящимся, как медный бак из-под супа, просвистал в дудку и, набрав в себя воздух, зычно скомандовал:
— Встава-й! Ча-ай пить!
Молодые матросы вскакивали на ноги торопливо и, протирая глаза, испуганно озирались кругом. Старые поднимались медленно и вяло, а некоторые из них, потягиваясь и сочно зевая, продолжали еще нежиться в теплых лучах летнего солнца.
Настроен Дергачев был злобно: час тому назад, передавая командиру какое-то поручение вахтенного начальника, он все перепутал, за что получил жестокий разнос.
— Вставай, вставай! Какого дьявола дрыхнете! — направляясь в кормовую часть судна, сурово выкрикивал он, на ходу подталкивая ногою лежащих.
Матросы из баковой аристократии, недовольные тем, что нарушили их сладкий и безмятежный сон, сердито ворчали:
— Эх, скулила!
— Ишь, как авралит!
— Эй, сват акулы, глотку вылудил бы! А то хрипит!
Дергачев, показывая кулак величиною с детскую голову, огрызался:
— Подожди, дармоеды, я вас еще промурыжу! Черти! И зачем только вас на службе держут!
Поднялся на задний мостик, послышалась отборная ругань. Через минуту и там были все на ногах.
Только один матрос, весь покрытый копотью и грязью, продолжал лежать, не обращая ни на что внимания.
Такая непочтительность к власти сильно задела квартирмейстера, тем более что у этого грязного человека не было видно на плечах капральских кондриков.
— А ты, куча навозная, чего валяешься? Особой команды, что ли, ждешь?
Он оглянулся кругом и поддал пинком по животу раз-другой, точно по мешку с зерном.
Матрос остался неподвижным.
— Вот сонный дьявол! — даже удивился Дергачев. — Ну, подожди, я тебя проучу.
Он снял со своей шеи медную цепочку от дудки и сильно, несколько раз хлестнул ею лежащего матроса.
Тот даже не пошевелился.
— За что убил человека? — зловеще крикнул чей-то глухой голос.
Дергачев вздрогнул, и лицо его вдруг стало серым. Рука беспомощно опустилась, нижняя губа отвисла, как у замученной лошади. Застыв на месте, он безжизненно, отупелыми глазами оглянулся вокруг, — знакомые лица подчиненных ему людей ответили злорадными взглядами, почти в каждой паре глаз сверкало что-то новое, непривычное, пугающее.
Дергачев попятился, точно его ударила невидимая рука, тяжело передвинул ноги и вдруг, нагнув, как бык, голову, бросился бежать, гремя ногами по ступеням трапов.
Все офицеры, исключая вахтенных, пили чай в кают-компании, когда вбежал туда Дергачев.
— Ваше высокобродье! — падая на колени перед старшим офицером, крикнул он.
— Это что значит? — топнув ногой, тревожно спросил старший офицер.
Дергачев мотал головою, точно желая спрятать ее, хлопал себя в грудь руками и хрипел:
— Помилосердствуйте... Пропал я... Верой и правдой всегда... Сами знаете... Как приказано... Для дисциплины...
— Надрызгался? — почти ласково подсказал офицер, чувствуя недоброе, а все другие, молча поднимаясь из-за стола, окружали Дергачева, сумрачно оглядывая его.
— Ваше высокобродье... Защитите... Жена, дети... Как перед богом говорю: слегка хватил...
Старший офицер, оскалив зубы, снова топнул ногою и поднял кулак:
— Говори, болван, в чем дело?
— Ногой по животу... Глядь — а он мертвый...
В кают-компании стало тихо, и в тишине подавленно прозвучало:
— Как? Кто? Кто мертвый?
— Матрос...
— А-а, так ты его убил! — сорвав фуражку с головы Дергачева, тихо сказал старшой.
И снова наступила секунда тяжелого, жуткого молчания.
— Простите! — завыл квартирмейстер.
— Молчать! — рявкнул старший офицер во весь голос. — Под суд пойдешь, разбойник! Показывай — где?
Все бросились вон из кают-компании, торопливо и невразумительно переговариваясь на ходу, а старший офицер отдал распоряжение:
— Доктора позвать. Фельдшеров и санитаров с носилками наверх. Николай Аркадьич! Идите скорее в рубку и доложите о несчастье командиру.
Юный мичман, оправляясь, побежал в рубку, а офицеры тесной толпой поднялись на мостик.
Дергачев, без фуражки, качаясь, шел впереди всех: лицо его налилось кровью и снова стало медным, а глаза точно выцвели. Вдруг он остановился, вздрогнув, растерянно озираясь, приложив руку ко лбу: на месте, где лежал покойник, никого не оказалось, лишь вдали несколько матросов, приготовляясь к чаю, искоса поглядывали на офицеров.