Потом вспоминаю о своем логовище, и мне становится смешно...
«Ах, ты, разрушитель старых устоев и творец новой жизни! Куда, однако, тебя занесло!..»
Открывается плита. В дыру влезает человеческая фигура. Раздается голос Трофимова:
— Это твой компаньон, Митрич. Не разговаривайте, а то услышат.
— Хорошо, — отвечает за меня мой попутчик тонким, совсем юношеским голосом.
Молчим. Друг друга не видим.
Спустя минут десять снова открывается плита. На этот раз в отверстие просовывается только рука, держащая какой-то узел. Опять слышен голос Трофимова:
— Держи, Митрич. Это тебе и Ваську говядина, хлеб и вода в жестянке. Пока до свидания. Завтра увидимся. Мы навалим на вас тонны три угля безопаснее будет. Ну, с богом!
— Спасибо, дружище, — успел вымолвить я, и плита захлопнулась.
Все, что принес нам кочегар, я осторожно ставлю в сторону, боясь, чтобы не опрокинуть воду.
Захотелось покурить, а кстати и осмотреть при свете наше жилище и товарища по бегству, но я, как на грех, забыл спички у кочегара. И у Васька нет спичек, да он и не курит. Мысленно ругаю себя за свою оплошность.
Чтобы скоротать время, решаю соснуть. Ложусь на спину, заложив под голову руки. Ноги кладу в воду: иначе нельзя устроиться.
Над нами проходят люди, стуча каблуками о настилку. Слышен говор кочегаров. Мысли становятся смутными, расплывчатыми, и я крепко засыпаю...
Просыпаюсь. Кругом непроглядная тьма. Над головой что-то грохочет, как будто жесткие комья глины падают на гробовую крышку. Забыв, где нахожусь, я вообразил себя в могиле, заживо погребенным. По телу пробегает холод ужаса.
Пытаюсь вскочить, но чуть не до потери сознания ударяюсь головой о железо. Я бросаюсь в сторону, снова получаю удар и падаю на товарища.
— Дмитрич! Что с вами? — называя по имени, говорит он испуганным голосом.
Сразу вспоминаю, зачем я попал сюда. Становится понятным и грохот: это кочегары насыпают на настилку уголь.
Придя в себя, я мало-помалу успокаиваюсь. Скоро все стихло.
— Вы так напугали меня: нас могли бы услышать, — тихо шепчет Васек.
— Простите, — так же тихо отвечаю я, стараясь устроиться поудобнее.
Что-то теплое и липкое струится мне за ворот рубахи. Ощупываю голову. На ней рана, на лбу тоже ссадина и шишка. Только после этого начинаю чувствовать боль от ушибов.
Платье на мне мокрое. Воды заметно прибавилось.
Хочу пить — нахожу жестянку, но она опрокинута.
Делать нечего, надо терпеть.
— Вы куда едете? — слышится шепот Васька.
— В Лондон. А вы?
— Я тоже.
Немного погодя снова задает мне вопрос:
— Разве большие дела за вами, что бежите в такую даль?
Я не отвечаю. Мне вдруг приходит в голову, что это шпион.
Между тем Васек не перестает расспрашивать.
— Молчите! — с негодованием шепчу я.
Замолк...
Но в то же время я начинаю беспокоиться: почему он расспрашивает меня о таких вещах, когда нам сказано не разговаривать? Да, тут что-то не так. И чем больше думаю, тем более увеличивается моя подозрительность. Я уже не сомневаюсь, что со мной сидит предатель.
«Задушу!» — решаю я про себя.
Судя по голосу, он должен быть не из сильных. С таким справиться мне ничего не стоит.
Передвигаюсь на то место, против которого должна, по моему расчету, открываться плита. Руки мои дрожат. Пальцы судорожно корчатся. Пусть только вздумает приблизиться к выходу! Схвачу за горло и сдавлю так, что не успеет пикнуть! А там пусть что будет...
Но он лежит неслышно, как будто нет его.
Тихо. Сверху доносятся едва уловимые звуки колокола. Это бьют склянки. По семи ударам заключаю — либо З 1/2, либо 7 1/2 часов утра.
Над самой головой слышен разговор:
— Где это ты, Ершов, вчера прогулял так долго?
— Да известно где. Затворниц навестил, — отвечает он охотно гнусавым голосом. — Запеканку пил. А мамзель-то какая! Чернявая! Так и обожгла!.. Да и то надо сказать: ведь в рублевый затесался...
Смакуя каждое слово, он подробно рассказывает о своих похождениях.
Кто-то закатисто хохочет.
Но Трофимов с ненавистью обрушивается на Ершова:
— Совесть твоя стала чернявая, как угольная яма!
— Да за что же ты, Павел Артемыч, так на меня? — лебезит он перед Трофимовым. — Сам ты рассуди: вреда я никому не делаю. А ежели какое удовольствие имею, так на это я трачу из своего собственного кармана. Видит бог — не вру...
— Знаю я тебя. Бога-то хоть не упоминай. За полтинник в любое время его продашь...
Кочегары продолжают разговаривать, но мысли мои снова возвращаются к соседу. Откуда он узнал, кто я такой? Неужели кто из кочегаров предал меня? Ничего не могу понять. Чувствую лишь одно: что я задыхаюсь от злобы и что лицо мое наливается кровью. Сердце стучит беспорядочно. Каждый мускул мой напрягается. Полный решимости, я жду только случая, чтобы наброситься на своего врага.