Лихорадочно делая выписки, Адриенна совсем позабыла, что собиралась в это утро снова наведаться в канцелярию наместника. Опомнилась она, только когда затупившийся карандаш вынудил ее остановиться. Поспешно собрав заметки, она побежала на кухню достать себе чего-нибудь поесть; в приемных государственных учреждений обычно приходилось просиживать подолгу, в последний раз ей чуть дурно не стало от голода.
Кухарка Моника в шляпке и в пальто, взяв большую продуктовую корзину, собиралась уходить.
— Я вам что-нибудь быстренько сготовлю, фрейлейн Ади, — всполошилась она и хотела было поставить корзину. — Что вы желаете, может, глазунью? Я достала пять дюжин яиц у своей тетки в деревне; это за старый клетчатый спенсер, его уже барыня давно выкинуть собиралась!
— Нет, Мони, спасибо! Идите, идите! Я сама приготовлю. — И, видя, что кухарка все еще колеблется, Адриенна добавила: — Я вовсе не хочу, Мони, чтобы меня все время обслуживали. Право, мне это неприятно.
— А куда же деваться тогда нам, прислуге? Если господа пожелают обходиться без нас, придется идти на все четыре стороны. Нет, как хотите, фрейлейн Ади, а это несправедливо!
Она ушла разобиженная, оставив Адриенну в немалом смущении. Как все-таки трудно найти правильный подход к представителям класса, с которым солидаризируешься! И как легко такие попытки могут быть ложно истолкованы! Конечно, домашние слуги не принадлежат к цвету пролетариата. Их неорганизованность и недостаток классового сознания непременно будут мешать взаимопониманию. Но именно поэтому совершенно необходимо открыть им глаза на эксплуатацию, воспитать их в духе классовой борьбы. Об этом следовало бы написать солидный теоретический труд, например, под заглавием: «Анализ и преодоление психологии черной лестницы».
Пока Адриенна размышляла, яичница съежилась и чуть не подгорела, но в последнюю секунду Адриенна все же успела выключить газ, и над плитой только чуть пахнуло чадом.
Когда Адриенна, неся поднос с яичницей и бутербродами, вошла в столовую, то застала там мать. У Елены был один из ее «костюмированных» дней. Она тогда наряжалась самым причудливым образом. Сегодня она обернула плечи и грудь ярко-зеленой шелковой шалью, снизу виднелись желтые шаровары и туфли с острыми, загнутыми кверху носками. Над челкой возвышался белый муслиновый тюрбан.
— Ах, как это мило с твоей стороны, детка! — Елена сделала несколько скользящих, вихляющих шагов навстречу Адриенне и взяла у нее поднос. — Ты меня вывела из ужасного затруднения. Мони в это время никогда нет дома, а я представления не имею, как обходиться с газом. Не окажешь ли ты мне еще одно великое благодеяние? Чашечку чаю, если можно.
Вернувшись из кухни с чайником, Адриенна увидела, что мать сидит на диване, поджав под себя ноги, и доедает последний кусочек.
— Ангел, а не дочка! Яичница была изумительна. Чудесно подрумянена снизу.
Адриенна глядела на мать, точно зачарованная. Так бывало с ней в детстве, когда она наблюдала, как Елена разливает чай; казалось, тонкие пальцы, унизанные изумрудными кольцами, исполняют какой-то замысловатый танец с чайником, чашкой и ложечкой.
Елена вздохнула.
— Ах, эта война! Какое бедствие во всех отношениях! Когда же у нас опять появится настоящий русский чай? Эти настои из липового цвета и проскурника… — Она нюхнула и скривила лицо, будто обиженный ребенок. — Нет, это не для меня! А сахарин, кто его только выдумал… а ведь считается, что ни в одной стране нет столько сахарной свеклы, как у нас. Куда же ее всю девают?
— Скармливают скотине, мама. Из-за войны не хватает других кормов.
Елена устало отмахнулась.
— Опять эта война. Не желаю больше ничего о ней слышать. Мне она вот как… — Она осеклась, заметив, что Адриенна, съев стоя бутерброд, взялась за перчатки и сумку. — Неужели ты опять собралась в какое-то присутствие? Господи, они тебя совсем замучили! Кстати, я все хотела тебе сказать, конечно, я ничего в этом не понимаю, но будь я на твоем месте, я использовала бы наши семейные связи не через Ранкля, а непосредственно. Фамилия Рейтер что-нибудь да значит. Почему бы тебе не поговорить с самим наместником, а не с какой-то мелкой сошкой? Граф Куденхове хорошо знал твоего деда. Помнится, они вместе ездили в Вену с чешской депутацией на торжества по случаю шестидесятилетия царствования старого императора. Дедушку должны были тогда представить к ордену Франца-Иосифа, но он не захотел. «Я не допущу, чтобы мое уважение к его величеству вознаграждалось чаевыми», — сказал он. Это стало крылатым словом. Если ты напомнишь об этом графу, то есть, разумеется, не об отказе, а о поездке на юбилейные торжества…