Адриенна, собиравшаяся уже надеть берет, с такой решительностью тряхнула головой, что остриженные под пажа каштановые волосы разлетелись во все стороны.
— Нет, ни в коем случае! Я не могу делать таких вещей. Не в моем это характере. Надеюсь, ты меня понимаешь?
Но интерес Елены к дочери уже угас. Зябко позевывая, она плотнее укуталась в свою ярко-зеленую шаль. Нет, раннее вставание ей определенно не на пользу. Теперь придется целый час ждать, пока Мони вернется с рынка и затопит колонку в ванной. Ах, что за жизнь! Она встала, скорее символически провела рукой по Адриенниному наспех восстановленному пробору и подставила ей щеку для поцелуя.
— Ну, как знаешь, детка! Всего доброго! Просто я думала, ты хочешь любой ценой поскорее уладить эту историю с паспортом.
— Не любой ценой, мама. Если для ускорения придется чем-то поступиться, я уж лучше потерплю, как бы это ни было тяжело.
Однако когда в канцелярии наместника советник, который уже не раз ее спроваживал ни к чему не обязывающими обещаниями, и сегодня не сказал ничего определенного, Адриенна потребовала аудиенции у графа Куденхове.
— Доложите его превосходительству, что его желает видеть внучка Александра Рейтера, и я уверена — меня примут.
От тона, каким это было сказано (в голосе Адриенны вновь прозвучали нотки генерального откупщика), чиновник настолько оторопел, что сделал нечто в корне противоречащее священным заповедям канцелярской волокиты: он все бросил и отправился с визитной карточкой Адриенны к наместнику, хотя это было не время для докладов и не час приема посетителей.
Несколько минут спустя Адриенну ввели в кабинет наместника — комнату, обшитую темными панелями, с бронзовыми люстрами, охотничьими трофеями, наборными шкафами и картинами второстепенных нидерландских мастеров; граф Куденхове поднялся из-за письменного стола ей навстречу. Ему доставляет особое удовольствие видеть, так сказать, в юном и прелестном воспроизведении старого своего друга, и он только сожалеет, что неотложные государственные дела очень скоро лишат его этого удовольствия, но фрейлейн Адриенна сама знает… война… не зависящие от нас обстоятельства.
Все в нем было серым: и аккуратно разделенные пробором жидкие волосы, и лицо, напоминающее высушенного морского конька, костюм, галстук и даже голос. Во время его речи Адриенне все время хотелось за него откашляться, а когда она стала излагать свою просьбу, то сама заговорила с хрипотцой.
Слушая, наместник привычно склонил узкую голову и время от времени кивал:
— Да, да… совершенно очевидно, совершенно очевидно…
Кивки и слова были столь же безличны и казались такой же принадлежностью туалета, как стоячий воротничок, орденская розетка и пенсне. Когда она закончила, он улыбнулся, но лицо его по-прежнему оставалось серым. Да, да, это все очевидно. Адриенна может рассчитывать на его полное понимание. К сожалению, министерство, куда были отосланы бумаги, их еще не возвратило; но он еще раз прикажет их срочно затребовать; он сейчас же даст секретарю соответствующее указание. Дальнейшее зависит, разумеется, от Вены.
— А жернова власти в Вене мелют подчас очень медленно. Как жернова господни. Тут уж не остается ничего другого, как молиться и уповать.
— Знаю, ваше превосходительство. И очень вам признательна. Но смею ли я истолковать ваши благожелательные слова в том смысле, что уповать и молиться буду не я одна?.. Потому что, если императорский наместник хоть чуточку присоединится к моим молитвам, жернова в Вене наверняка станут молоть куда быстрей.
Граф Куденхове снова улыбнулся своей серой улыбкой.
— Да, родство с Александром Рейтером несомненно. Я сейчас же распоряжусь. — Он направился с Адриенной к двери, но посреди комнаты вдруг остановился. — Вам не случалось бывать в Эвиане, фрейлейн Рейтер? Там прославленное альпийское садоводство. Раньше я всегда выписывал оттуда экземпляры горной флоры для своих альпийских горок.
Пустившись в описание сине-розового вида крокусов, растущих будто бы только в Савойских Альпах, он на какой-то миг совершенно преобразился, стал говорить непосредственно и с жаром. И так же неожиданно опять засох. Рука, которую он подал Адриенне, была как из пергамента.