Доктор Турнонвиль — Рауль дю Касси де Турнонвиль, преподававший французский язык и введение в философию и, невзирая на тридцатилетний стаж, все еще не поднявшийся выше девятого разряда, происходил из семьи провансальских эмигрантов, которая после Июльской революции 1830 года последовала за нелюдимым королем Карлом в его пражское, изгнание и опростилась. Каждый раз, когда разговор касался происхождения доктора Турнонвиля, он повторял это с искренним удовольствием. У него было очень подвижное лицо, которому треугольные линии висков, бровей и бакенбардов придавали что-то от кубизма. Как и следовало ожидать, Турнонвиль, время от времени, любил блеснуть своим галльским цинизмом, причем главной его целью было разозлить Кречмана — учителя гимнастики, у которого явно намечался небольшой зоб.
Кречман, будучи молодым человеком строгих великогерманских взглядов, пользовался особой благосклонностью Ранкля и платил ему безоговорочной верностью, за что Турнонвиль и прозвал его «оруженосцем». Турнонвиль, как видно, сильно допекал его. Казалось, стоячий воротничок на шее Кречмана вот-вот лопнет, а его глаза, такие же водянисто-голубые, как у Ранкля, вылезут из орбит.
— Нет, — кричал он, — нет, мерзость, никогда!
А голос Турнонвиля был мягок, словно заячья лапка:
— Ну зачем же так волноваться, уважаемый? Мы, учителя, всегда должны уметь спокойно разобраться в любом вопросе… — Он прервал себя и отвесил Ранклю преувеличенно почтительный поклон. — Впрочем, вот подошло и ваше подкрепление.
— Коллега Кречман не нуждается ни в каком подкреплении, — заявил Ранкль, подошел к учителю гимнастики и положил ему руку на плечо, — он храбро сражается, хотя и не так изворотлив, как вы, коллега.
Турнонвиль оттянул двумя длинными пальцами нижнюю губу, затем отпустил, причем раздалось легкое чмоканье.
— Если я изворачиваюсь, то потому, что нахожусь в самом лучшем обществе — в обществе философов.
— Позволю себе в этом усомниться. Самое лучшее общество, по крайней мере на мой взгляд, это общество немцев.
Кречман с восхищением поднял взор на Ранкля.
— Замечательно! Это единственно правильный ответ на странную точку зрения доктора Турнонвиля, что, в сущности, вместо Грдлички мы сами должны бы предстать перед следственной комиссией.
— Ну да, все наше поколение, — подтвердил Турнонвиль, и его голос опять был мягок, словно заячья лапка, — кто же, кроме нас, виновен в наступлении «великой эпохи», которая разрушает все ценности цивилизации и издевается над всеми законами разума?
— Разрешите спросить, — крикнул Ранкль, — это нужно понимать так, что вы считаете проступок Грдлички извинительным?
На другом конце комнаты, где несколько педагогов шептались с учителем рисования, о котором ходили слухи, что он может доставать без талонов дефицитные продукты, стали прислушиваться к спору, Турнонвиль скрестил руки на груди.
— Я поставил этический вопрос в общей форме. Меня интересуют основные принципы, а не банальные частности дела Грдлички.
Однако Ранкль не собирался щадить противника, отступившего лишь наполовину, тем более что учителя из другого конца комнаты перешли к ним и сгруппировались вокруг Турнонвиля.
— Ах, так? Частности вас не интересуют, почему же вы в каждой частности поддерживаете Грдличку?
— Ошибаетесь, коллега Ранкль! Я только стремлюсь к тому, чтобы при нашем расследовании нас ни в одном пункте не могли упрекнуть в пристрастии. Это кажется мне необходимым уже по одному тому, что ученик Грдличка a priori[13], в силу своей принадлежности к чешской национальности поставлен в невыгодное положение…
— Вздор! — прервал его Ранкль. — Это только показывает, как плохо вы информированы относительно того, что для чехов хорошо и что плохо. Уже Геббель сказал, что они принадлежат к подчиненным народам. Как ремесленники и земледельцы они действительно работают отлично и при ограниченных возможностях почти не нахальничают. Но большие города портят их. А высшее образование только пробуждает в них низменные инстинкты. Изучение наук делает их заносчивыми; они стремятся к тому, что им иметь не пристало; забывают о том, что своей культурой, да и почти всем, обязаны нам, немцам, и действуют как нечестные должники, которые всеми способами стараются отделаться от своих кредиторов.