С этими словами Нейдхардт поднялся, намереваясь уйти из ресторана.
— Какой ее точный адрес? Предоставь все мне, Фриц, уж я умею организовывать вселения.
Ранклю пришлось применить все свое искусство уговаривать, чтобы его остановить; он даже прибег ко лжи во спасение, заявив, что Каролина в принципе уже согласилась переговорить о его въезде в дом Рейтеров. Однако выражение «ложь во спасение», как тут же про себя констатировал Ранкль, в данном случае не подходило, скорее можно было говорить о пророческом предвидении развивающихся событий. Ибо было ясно, что он заставит Каролину пойти на уступки в вопросе о квартире. И разве ему сейчас могло хоть что-нибудь не удаться? Задумчивым взглядом окинул Ранкль своего собеседника: лицо с резкими чертами, напоминающее борзую, элегантная талия пилота, Железный крест. Да, правильно выразился поэт — рука об руку с таким молодцом можно «ввести свой век в должные границы»{8}. Ранкль затрепетал, ощутив это в самых глубинах кишечника.
— Прости, на одну минутку! — пробормотал он торопливо и скрылся за темной портьерой, деликатно маскировавшей дверь в глубине комнаты.
Когда он спустя некоторое время вернулся, Нейдхардт уже исчез. Вместе со счетом метрдотель подал ему записку. В ней было написано:
«Милый Фриц! У меня совсем из головы вылетело, что в три я должен быть в военном управлении. Еще увидимся. Я тебе позвоню. Будь добр, пока оплати счет. До свидания!
P. S. Я приказал завернуть мне бутылку рюдесхеймера с собой. Советую последовать моему примеру».
С чувством мучительного отрезвления Ранкль отправился домой. Дома его ждал еще один неприятный сюрприз. Оттилия заявила, что няню, приглашенную по указанию врача, а также новорожденную девочку придется поместить временно в кабинет Ранкля, больше некуда. А когда он с горечью воскликнул, где же ему, во имя всех чертей, теперь читать, писать и предаваться размышлениям, Оттилия, с совершенно несвойственным ее покорному характеру раздражением, спросила: кто из них двоих пожелал во что бы то ни стало иметь этого четвертого и кому вообще пришла в голову дурацкая идея после пятнадцати лет супружества изменить системе одного ребенка и народить кучу крикунов?
Таким образом, всякие дальнейшие попытки Ранкля отстоять свою рабочую келью были заранее обречены на неудачу. На следующий же день Ранкль стал свидетелем того, как его рапиры были сняты со стен и унесены на чердак, обтянутые турецким ковром подушки на его софе исчезли в белых наволочках; как его столик с набором трубок подвергся унизительному изгнанию в переднюю, где его втиснули между швейной машиной и ящиком для обуви.
Именно это и заставило Ранкля повести осаду на фрау фон Трейенфельс не постепенно и методично, как предполагалось раньше, а сразу же перейти в атаку. Он немедленно отправился к Каролине, твердо решив пустить в ход любые доводы — сентиментальные, патриотические и просто вымогательские, лишь бы добиться своего.
Он был очень удивлен, когда встретившая его фрейлейн Шёнберг заявила, что барыня уехали по делам.
По делам? В Ранкле сразу проснулась подозрительность. Ведь Каролина всегда считала «дела» чем-то вульгарным и уклонялась от них всеми способами. В его ушах снова зазвучали слова Нейдхардта о родственниках или друзьях, которые могут метить на ее квартиру. И что это за дела, которыми надо было заниматься, не дождавшись конца траурной недели?