Паковский выключил фонарик и смолк. Из мрака лугов донесся странный крик. Почти одновременно в люке послышался шорох.
Франц Фердинанд вцепился в Паковского:
— Что это?
— Пусти, — пробурчал Паковский. — Какая-нибудь птица. А на сеновале кому-то захотелось на двор. Это напоминает мне о том, что поздно и что у меня еще есть дело. — Его голос звучал тускло и пусто. Голос, как и лицо, выражал теперь только раздражение и усталость. Уже не думая о Франце Фердинанде, он помочился и, шаркая, направился к сену.
Утром он сидел умытый и выбритый и латал свой мундир, когда Франц Фердинанд, которого ефрейтор разбудил, облив водой, с трудом раскрыл веки, отяжелевшие от сна.
— Вот это обслуживание. Молодого барина будят и умывают. Не хватает только, чтобы яичницу подали в постель. — Паковский кокетливо поднял рукав мундира, на который только что посадил латку. — Вот, погляди, ничуть не хуже, чем у какого-нибудь лондонского портного. Или ты полагаешь — барышням в «Золотом поросенке» не так уж важно, как человек одет, главное — какой он, когда раздет?
Он рассмеялся блеющим смехом и начал описывать Францу Фердинанду прелести тамошних барышень во всех подробностях.
Неужели это тот самый Паковский, который прятал у себя запрещенные революционные материалы и читал ночью манифесты социалистов? Трудно в нем разобраться. Но в ком или в чем легко разобраться?
III
Во время парада лошадь производившего смотр генерала испугалась и сбросила его. Командир подразделения, перед фронтом которого произошел столь неприятный случай (это была как раз та рота, в которой служил Франц Фердинанд), получил выговор; поэтому он задал своим солдатам головомойку и назначил четыре часа упражнений вне очереди. Вечер уже наступил, когда их наконец отпустили.
Город кишел солдатами. Они заполонили все увеселительные заведения, уничтожили запасы пива и еды, разобрали девиц. Когда Паковский и Франц Фердинанд потребовали, чтобы их впустили в «Золотого поросенка», они столкнулись с обосновавшейся там компанией подвыпивших саперов. Дело чуть не дошло до драки, и могло кончиться тем, что привлеченный шумом патруль военной полиции арестовал бы их.
Они уже решили вернуться на свои квартиры, когда сердобольный полицейский сжалился над ними. Он указал им дорогу к стоявшему на окраине дому с красным фонарем, где их встретили вполне гостеприимно.
Туда же подошли еще три человека из их роты, среди них весельчак-ефрейтор. Остальные гости — сплошь штатские, к полуночи разошлись, и дамский трилистник — все немолодые крашеные блондинки, ублажавшие до сих пор завсегдатаев, теперь подсели к столу пятерых солдат. Когда, вследствие неравного числа представителей обоих полов, возникли осложнения и ефрейтор предложил бросить кости, в каком порядке мужчинам удаляться с дамами, Франц Фердинанд со своими тремя очками остался далеко позади остальных. Напротив, Паковский, набравший восемнадцать очков, оказался первым, но великодушно заявил, что от своих привилегий отказывается и вместе с Францем Фердинандом пойдет во «вторую смену».