К счастью, Нейдхардт еще раз оказался спасителем в беде. Он пригласил фрау Тильду прокатиться в одно близлежащее имение, принадлежавшее его товарищу по корпорации. До ужина там можно будет развлечься верховой ездой, плаваньем или катаньем на лодке, а в семь они вернутся в «Богемскую корону».
Таким образом, Фриц сможет в течение нескольких часов беспрепятственно наслаждаться обществом своего отпрыска, а у молодого человека совершенно естественно возникнет мысль о том, что мадам якобы в связи с ним, с Нейдхардтом. Словом, сразу убьем двух зайцев. Вот так.
Тильда с такой охотой согласилась на план Нейдхардта, что у Ранкля невольно шевельнулось неприятное чувство ревности. Но было поздно приводить какие-либо возражения или изобретать какую-либо другую программу. В смятении смотрел он вслед экипажу, в котором уезжала эта пара. Тильда, обожавшая экстравагантные головные уборы, была в широкополой кружевной шляпе, которая, казалось, сделана из сахара и напомнила Ранклю балдахин над кроватью в ее спальне. К тому же ее прощальные слова прозвучали как-то двусмысленно:
— До скорого, бычок! Надеюсь, ты сильно ревнуешь!
Он поспешно направился в ресторан и заказал большую кружку светлого пива, которую и выпил залпом. Только потом он сообразил, что пиво отдает кислятиной. Обрадовавшись, что нашел громоотвод, он так начал орать, что кельнеры, кухонный персонал и горничные сбежались в испуге. Но сам он тут же овладел собой, и к нему даже вернулось хорошее настроение. Когда вскоре после этого явился Франц Фердинанд, отец принял его весьма благосклонно. От его нежданного дружелюбия юноша потерял дар речи. Но Ранкль великодушно сделал вид, что ничего не замечает. Не упомянул он также ни словом о его аресте. Тем живее стал расспрашивать — «между нами, боевыми товарищами» — о полковых сплетнях, деталях муштровки и новых казарменных остротах. Затем произнес речь на тему о выдающейся стратегии союзных генеральных штабов вообще и об особых задачах контрнаступления на Восточном фронте, в частности. От двойного обходного маневра генерала Гофмана было потом уже нетрудно перейти к чисто товарищеским, советам относительно «дам более легкого пошиба». По поводу гонореи Франца Фердинанда был сделан полный понимания отстраняющий жест. Всякий истинно немецкий мужчина неизбежно должен через это пройти — это как рвота после первой сигары или похмелье после первого посещения пивной. А в общем, Франц Фердинанд может, описывая эту Фифи, не избегать подробностей, они же не в школе. И чтобы увлечь сына добрым примером, Ранкль тут же рассказал несколько бордельных приключений из времен своей собственной юности. Правда, Франц Фердинанд вскоре заметил, что отец занят чем-то помимо этого разговора. И действительно, Ранкль не раз украдкой взглядывал на дверь, а потом на часы. В конце концов он умолк и стал нервно барабанить пальцами по столу, выстукивая марш пехотинцев.
Пробило восемь. Хозяин, уже неоднократно заходивший из кухни в зал, чтобы спросить, не подавать ли господам отдельно (обед давно готов, и все может перестояться), осведомился на этот счет еще раз. И тогда только Ранкль удостоил его ответом. Он буркнул, что сыну можно подавать; он лично будет ждать Нейдхардта и его даму, даже если пропадет вся эта чертова жратва.
Наконец экскурсанты появились. Нейдхардт — сдержанный, бледный, как всегда «тип-топ»; длинноногая смуглая фрау Тильда, напротив, в несколько разгоряченном состоянии, зрачки глаз, похожих на вишни, расширены.
Здороваясь с Францем Фердинандом, Тильда не выказала особого интереса.
— Алло, юный вояка! — Она кокетливо зевнула и длинными перчатками хлопнула себя по губам. Затем и Ранкль получил ласковый шлепок перчатками: — Алло, бычок! — При этом обращении он побагровел, а Франц Фердинанд до того растерялся, что опрокинул свой стакан с пивом. Сначала Тильда казалась совершенно потрясенной, потом вдруг согнулась в приступе истерического хихиканья и бросилась к двери. С порога она крикнула: — Спокойной ночи! Я ложусь спать. Аппетита у меня все равно нет. — Она послала Нейдхардту воздушный поцелуй, а Ранкль судорожно выпрямился, словно ванька-встанька.
Нейдхардт заметил слегка в нос:
— Я все-таки не должен был этого допускать. Мадам пила можжевеловый ликер, просто сладенькая водичка, совершенно безобидная, но… Ну, что случилось, то случилось. Или ты, может быть, смотришь на это иначе, Фриц? В таком случае, — он крепче втиснул монокль и сдул воображаемую пылинку со своего мундира, — я, разумеется, в твоем полном распоряжении.