Это испугало ее и раздосадовало, но вместе с тем — польстило. Валли украдкой покосилась на Каретту. Он сидел, чопорно выпрямившись, уставившись в пространство. Она невольно приняла такую же позу.
Так они молча и сидели рядом — к великому удовольствию кельнерш, которые, незаметно переглядываясь, показывали друг другу глазами на поссорившуюся пару.
VI
— Где же это мы? — спросил долговязый молодой солдат, вылезший последним из вагона канатной дороги. Прыщеватое лицо с еще не определившимися чертами и длинная шинель не по росту делали его похожим на школьника, на которого надели военную форму.
— А горы-то какие. — Высокий голос придавал ему еще больше мальчишеского. — Как они называются? — Он согнул пальцы обеих рук, поднес их к глазам, имитируя полевой бинокль, и стал смотреть на ту сторону узкой долины, где за ближними вершинами возвышался мощный, сверкающий, как кристалл, горный массив. Его увенчанная ледником трехзубая вершина краснела в лучах заходящего солнца. — Что это, уже Италия?
— Италия? — Франц Фердинанд, к которому был обращен вопрос, сдвинул брови. — Италия… гм… строго говоря…
Шакерт, посланный вместе с ним и капралом Заблудовским к канатной дороге, чтобы встретить пополнение, вмешался и сказал со своей обычной назидательностью:
— Как это — «строго говоря»? Мы уже в Италии. Хотя и на самом ее краешке. Дело обстоит именно так!
Он вытащил из кармана записную книжку итальянского офицера, найденную им во время своего единственного хождения в дозор, предмет, которым он чрезвычайно гордился; полистал ее и нашел набросок примитивной карты местности, сделанный синим и красным карандашом.
— Граница проходит вот тут… потом идет сюда и здесь пересекается фронтом… а вот тут, наверху, еще раз. Это там, на Пиц-Попена. Так называется средняя из трех вершин, о которых ты перед тем спросил. Две другие называются Кристалло и Кристаллино. Относятся они к Доломитам Ампеццо, это чтобы ты знал точно… перед Кристаллино имеется еще хребет, он наполовину занят нашими, наполовину итальянцами. Расстояние между позициями всего-навсего триста метров. Будь чуточку посветлее, ты бы увидел… а может быть, ты и видишь — коричневый четырехугольник…
— Нет, — сказал юноша. Он опустил руки, которые перед тем опять подносил к глазам, имитируя бинокль, и отвернулся от горного массива, чьи зубчатые пики теперь уже не сверкали, а торчали в быстро бледневшем небе, словно остывшие, черно-фиолетовые куски шлака.
— Значит, мы в Доломитах. А я был уверен, что нас пошлют на Изонцо. Ну, тем лучше… но каким образом наш полк вдруг очутился здесь?
Франц Фердинанд потер тыльной стороной ладони небритый подбородок.
— Не знаю, мы откомандированный батальон.
— Это называется «выделенный», — заметил Шакерт с авторитетностью старого вояки, хотя он всего лишь две недели назад, примерно в одно время с Францем Фердинандом, попал на фронт. — Выделенный батальон в составе сводной…
— Становись! — раздалась команда из сарая, служившего и канцелярией канатной дороги, и постом полевой жандармерии, и одновременно провиантским складом.
Из сарая вышел капрал Заблудовский, за ним следовал ефрейтор, доставивший сюда четырнадцать человек с места расположения штаба бригады. Заблудовский прочел список их фамилий с бумажки, где красовалось множество печатей, — ему подал ее ефрейтор. Большинство фамилий имели славянское звучание, но все же среди них оказались венгерские и одна немецкая: Фельзенхерц{60}. Это была фамилия прыщеватого юнца. Франц Фердинанд нашел несоответствие между его внешностью и фамилией нелепым; он подтолкнул Шакерта.
— Смирно, сукины дети! — проревел капрал Заблудовский, который был в ярости, ибо вместо ожидаемого бочонка рома получил с собой на позиции только кадку морковного мармелада и несколько тюков перевязочного материала. Он сунул список в карман, велел солдатам нагрузить на себя поклажу и отдал приказ о выступлении: — По одному! Налево кругом!