— А как кубанцы? — спросил я.
— Кубанцы справа, — ответил Панин, — они вышли на линию Каясулу — Нортон и тоже остановились. У нас тут создалось оригинальное положение: либо мы протараним немецкую оборону и выйдем в тыл моздокской группы немцев, либо немцы рубанут нас танками по хвосту и отрежут пути отхода.
За обедом мы стали расспрашивать Панина о генерале Селиванове. Полковник на секунду задумался и серьезно сказал:
— То, что в такой сложной обстановке соединением командует Селиванов, — большой плюс. Это на редкость умный, тонкий и оригинальный человек, генерал высокой советской культуры.
Нам хотелось поскорее повидать Селиванова, но полковник сказал, что одним нам ехать опасно, так как между фермой и кошарами, где находится генерал, часто появляются немецкие танки.
— Что же нам делать? — нетерпеливо спросил я.
— Придется дождаться ночи, — ответил Панин, — а ночью я пошлю к кошарам два броневика, поедете с этими броневиками.
В это время под окном лихо развернулся черный каплеобразный «штейер» и, забрызгав часового снегом и грязью, замер у порога.
— Машина Селиванова, — сказал Панин.
В комнату вошел парень в бушлате, в морской ушанке с крабом и в тяжелых смазных сапогах.
— Что ты, Зоя? — тревожно спросил Панин и, обернувшись, сказал нам: — Это шофер генерала. Хоть имя у него и женское, но сам он ухарь…
— Ничего, товарищ полковник, все в порядке, — ответил моряк, — за чаем приехал, вышел у нас весь чай, кипяток заварить нечем.
— Как генерал?
— Хорошо, только сердится, что чаю нету, приказал сейчас же доставить чай.
— А дорога как?
— Где-то справа шляются пять фрицевских танков. Туда сейчас пошел бронетранспортер с бронебойщиками.
— Ладно, иди возьми чаю и захватишь с собой двух товарищей, — сказал Панин, — только смотри в оба…
Через пять минут «штейер» уже мчал нас с Васильевым в буруны. Хмурое небо висело над заснеженными песками, впереди и слева, точно грозовые зарницы, сверкали отсветы орудийных залпов.
Моряк с девичьим именем «Зоя» лихо вел машину и рассказывал нам о своем генерале.
— Смелее нашего генерала вы не найдете, — убежденно говорил Зоя. — Уж если я после госпиталя променял морскую бригаду на этого генерала и, можно сказать, подвел своих братков, то это что-нибудь да значит, я понимаю толк в войне… Вы знаете, — обернулся он, — как наш генерал под Гизелем шел на немецкие танки со стэком?
— С каким стэком? — удивился Васильев.
— С обыкновенным кавалерийским стэком, — повторил Зоя.
— Как же это?
— Дело было так. Ехали мы в одну нашу часть. На одном участке прорвались немецкие танки, штук тридцать. Ну, у ребят наших, которые обороняли дорогу, при виде танков начался легкий мандраж, и они тихо-тихо драпанули. Мы едем с генералом и видим — бегут навстречу гаврики, одна кучка, другая, третья. Генерал говорит мне: «Остановись-ка, Зоя, придется вмешаться в эту отступательную операцию». Затормозил я машину, а генерал вышел и пошел вперед по дороге. Идет себе, стэком помахивает, кубаночка набекрень, шинель расстегнута, — никак я не могу его приучить застегивать шинель, поэтому он и кашляет всегда… Ну, значит, идет это он по дороге прямо туда, где ревут танки, а навстречу ему переменным аллюром двигаются драпачи. Он остановил одну кучку и спрашивает довольно ласково: «Куда это вы, орлы?» Они трясутся — зуб на зуб не попадает — и говорят: «Там немецкие танки прорвались, сюда идут!» А генерал кивнул головой, засмеялся — только глаза у него, как молнии, сверкают — и говорит этим хлопцам спокойно и даже, представьте себе, негромко: «Ах, танки… Ну что ж, пойдемте, встретим их как полагается», — и сейчас же, не оглядываясь, пошел по дороге. А ребятки переглянулись, глазами захлопали и потихоньку пошли за ним, даже бронебойки свои по кювету подбирать стали. Ну, через четверть часа эти самые бегунцы запалили шесть штук немецких танков и отбили атаку. Собрал их генерал, поблагодарил за работу, потом махнул стэком и сказал: «А ежели вы еще раз побежите, я вас, как поганых собак, перестреляю!»
Шофер горделиво повел плечом и закончил:
— За гизельское сражение нашему генералу дали второй орден Красного Знамени…
Пока мы слушали рассказ шофера, наступили сумерки. Извилистые очертания бурунов покрылись вечерним туманом. Отсветы пушечных залпов стали ярче. Впереди, точно какой-то неведомый город, обрисовалась темная соломенная изгородь гигантской кошары. Ветер трепал на ней клочья соломы, яростно крутил их в воздухе и уносил в степь.