Итак, я действительно появился на свет в 1907 году. Это произошло в затерявшемся уголке кайзеровской Германии, в Пройсиш-Херби, в небольшом доме железнодорожной станции на тогдашней германо-российской границе. Совсем рядом в направлении на восток находилась пограничная станция России Русские Щербы. Мой отец, Пауль Кегель, выходец из семьи железнодорожника-стрелочника, тоже стал железнодорожником и ко времени, когда я появился на сцене всемирной истории, дослужился до начальника станции Пройсиш-Херби. Моя мать, Элизабет Кегель, происходившая из многодетной семьи крестьянина, владельца небольшого сельского трактира под Познанью, занималась только домашним хозяйством, как это бывало тогда обычно в семьях прусских чиновников с минимальным жалованьем. Всю свою жизнь она с огромным самопожертвованием стремилась свести концы с концами, чтобы на скудные доходы скромного железнодорожного чиновника прокормить семью, в которой скоро стало пять человек.
Неподалеку от германо-российской границы тогда пролегала и германо-австрийская граница. На одной из железнодорожных станций там за несколько лет до меня родился мой старший брат Курт, а младший брат Рудольф появился на свет в находившемся в Верхней Силезии Катовице.
В таких условиях, естественно, в Верхней Силезии было место, где Австрия, Россия и Германия соприкасались. Здесь, говорят, когда-то состоялась встреча монархов трех европейских великих держав - все они были самодержцами милостью божьей, вполне по-земному наживавшимися на результатах трех разделов Польши. Понятно, что в целях процветания в этой глуши туризма предприимчивый хозяин местного кабачка дал ему высокопарное название "Уголок трех императоров".
После первой мировой войны и возрождения польского государства Пройсиш-Херби и Русские Щербы были объединены в один поселок - Великие Щербы. В 1939 году, накануне второй мировой войны, станция Великие Щербы вдруг получила известность. Ее название даже мелькало в заголовках польских, немецких и французских газет, так как именно здесь начиналась первая железная дорога, связывавшая верхнесилезскую промышленную область Польши и очень еще молодой тогда польский порт на Балтийском море Гдыню. Строительство указанной железной дороги, имевшее чрезвычайно большое политическое и экономическое значение, было осуществлено при значительном участии французского капитала. Сегодня эта узловая железнодорожная станция называется просто Щербы - так, по крайней мере, она значится в моем польском автодорожном атласе.
Так обстоит дело с моим действительным местом рождения, Пройсиш-Херби, находившимся в Верхней Силезии и располагавшимся на бывшей германо-российской границе, поблизости от Русских Щербов и монархической Австро-Венгрии. И хотя я не провел там даже полного первого года своей жизни, одно тогдашнее событие, о котором я знал по рассказам, живо сохранилось у меня в памяти - в этом событии я играл пассивную роль. Когда моя мать бывала в приподнятом настроении, она описанием этого события веселила наших родных и знакомых. Чтобы немного разгрузиться от повседневных дел, она иногда прибегала к услугам соседской девочки, которой едва исполнилось пятнадцать лет. За довольно скромное вознаграждение она отправляла с этой девочкой на прогулку лежавшего в коляске младенца. Как-то мать обратила внимание на то, что после таких выездов я вел себя необычно мирно. О причине этого феномена мать догадалась лишь постепенно. Сообразительная девочка прибегала к довольно простому, но, говорят, широко применявшемуся в тогдашней Верхней Силезии средству успокоения строптивых младенцев. Когда мне почему-либо становилось не по себе и я начинал орать, то вместо соски она совала мне в рот маленький полотняный мешочек с сахаром, предварительно обмакнув его в водку. Своей стойкостью в более зрелом возрасте по отношению к крепким спиртным напиткам я, очевидно, обязан и этой столь рано начатой интенсивной тренировке. Однако моя мать сочла ее почему-то совсем нецелесообразной и рассталась со смышленой помощницей.
Военные и первые послевоенные годы в Катовице
Затем моего отца перевели в Катовице, где он получил место в управлении железной дороги и где я в августе 1914 года, через несколько дней после начала первой мировой войны, пошел в первый класс местного реального училища. Известие о начале войны застало моего старшего брата Курта и меня в Бенчене (теперь Збоншинь) недалеко от Позена (теперь это Познань), где мы проводили каникулы у дедушки и бабушки.
Сохранившееся в моей памяти возвращение в Катовице оказалось довольно сложным из-за множества военных составов на железной дороге. И когда мы с опозданием на сутки вернулись домой, отца уже не было. Его призвали сразу же, как только объявили мобилизацию. Три года он провел на различных фронтах, пока его в 1917 году из-за тяжелой малярии не отправили домой с Балканского театра военных действий. Эта малярия еще многие годы давала о себе знать частыми и неприятными приступами.
Мои воспоминания о годах в Катовице тесно связаны с первой мировой войной и послевоенными неурядицами. В первый год войны для нас, первоклашек, было очень увлекательно торчать часами у железнодорожного переезда, наблюдая за состоявшими в основном из товарных вагонов эшелонами, увозившими пушечное мясо на фронт, на империалистическую войну. Многие товарные вагоны с пометкой "8 лошадей или 40 человек" были украшены "патриотическими" лозунгами вроде: "Мы одержим победу над Францией", "Пусть бог накажет Англию" или "Что ни выстрел - то русак, что ни удар штыком - то француз". Мы радостно махали ручонками солдатам. Но когда один из мальчиков в нашем классе рассказал, что все письма его матери к отцу вернулись обратно с пометкой "получатель пал на поле чести", это перестало доставлять нам удовольствие.
Поначалу по случаю крупных побед на войне, которых в первое время было немало, нас отпускали домой из школы на несколько часов раньше, что нам очень нравилось. Потом этот обычай постепенно забыли, потому что хвалиться победами уже не приходилось. Веру населения в скорую победу и чудесный победоносный мир все более подтачивали публиковавшиеся ежедневно в газетах списки погибших и многочисленные сообщения о смерти раненых, которые занимали целые страницы. Но для нас, школьников, было еще предостаточно праздников - по поводу дня рождения кайзера, победы под Седаном или основания империи. По таким поводам директор школы произносил речи, в которых прославлялась война, а школьники выступали с "патриотическими" песнями и стихами. Время от времени устраивались проводы на фронт учителей и старшеклассников.