— Мы только по стаканчику, а потомъ чайку…
— Стаканчики-то-бы ужъ можно сегодня и къ черту подъ халатъ, а что насчетъ чаю, то послали бы парнишку въ лавочку, чтобы на пятачокъ чаю купилъ, заварили-бы въ стряпушной у матокъ, да и пили-бы дома.
— Понимаешь ты, у насъ посуды нѣтъ, отвѣчалъ парень.
— Веденейка! Чего ты бобы-то съ ней разводишь! Плюнь… Отъ артеля отставать нечего! кричали ему мужики и гурьбой стали выходить за калитку.
Парень, подмигнувъ еще разъ Дунькѣ, направился за ними.
Былъ шестой часъ утра, а на работу всѣ собирались какъ-то плохо. Семейные переругивались другъ съ другомъ. Жены упрекали мужей за вчерашнія пропитыя деньги. Какой-то рыжебородый лысый мужикъ просилъ у жены гривенникъ на похмелье. Просилъ онъ тихо, умоляюще.
— Не дамъ я тебѣ. Сказала, что не дамъ, и не дамъ, хоть ты разорвись, рѣшительно отвѣчала та.
— Да вѣдь хуже будетъ, ежели я жилетку пропью, чуть не шопотомъ говорилъ мужикъ.
— Пропивай жилетку, жилетка твоя, а денегъ я не дамъ.
— Да вѣдь и деньги мои, сама-же ты ихъ у меня отняла.
— Деньги я отняла, чтобы твою-же семью кормить, вѣдь у тебя трое дѣтей.
— Врешь. Дѣти общіе… Да дѣтямъ и останется. Вѣдь ты въ субботу пять рублей съ двумя двугривенными отняла. Я прошу только гривенникъ.
— Пошелъ прочь! Не приставай…
— Э-эхъ! крякнулъ рыжебородый мужикъ и тяжело опустился на обрубокъ дерева.
Лицо его было красно, опухши, глаза мутна. Видно было, что онъ страдалъ съ похмелья.
— Иди-ка ты лучше къ шатру на работу, а въ обѣдъ я тебя опохмелю малость, сказала жена. — Я ребятишекъ умою да дамъ имъ хлѣбца, такъ и сама за тобой слѣдомъ на работу. Глины намъ еще въ субботу подвезли много. Иди.
— Какая тутъ работа, коли руки не дѣйствуютъ!
— Будутъ дѣйствовать, коли разгуляешься. Ну, сначала какъ-нибудь поприневоль себя, понатужься, а тамъ вѣтеркомъ тебя пообдуетъ и будетъ отлично.
— Спать развѣ идти къ шалашу?.. кряхтѣлъ мужикъ.
— А ино поспи тамъ у шатра подъ ольхой часикъ. Все лучше, чѣмъ въ трактиръ идти. Иди и спи, а я съ ребятишками управлюсь, приду, разбужу тебя и вдвоемъ примемся за формы.
Рыжебородый мужикъ тяжело поднялся.
— А поправишь въ обѣдъ стаканчикомъ? недовѣрчиво спросилъ онъ.
— Вотъ тебѣ Богъ, поправлю, отвѣчала жена.
Нетвердыми шагами мужикъ поплелся къ шатрамъ.
Вскочила и Дунька.
— Гуляй, дѣвушка, гуляй, а дѣла не забывай, проговорила она, схватывая жестянки съ сахаромъ и кофеемъ и кофейникъ. — Обирай, Матрешка, чашки, да пойдемъ на работу. Чашки потомъ помоемъ, обратилась она къ подругѣ и побѣжала въ казарму запереть въ сундукъ сахаръ и кофе.
Черезъ пять минутъ обѣ дѣвушки вышли изъ казармы и также направились къ шалашамъ на работу.
— Ужасти, дѣвушка, какъ у меня голова трещитъ послѣ вчерашняго! сказала Дунька Матрешкѣ.
— Молчи ужъ… И у меня тоже… Въ обѣдъ непремѣнно нужно хоть по полстаканчику выпить…
— Ладно. Мы какого-нибудь мальчишку пошлемъ передъ обѣдомъ купить крючекъ. Крючка водки съ насъ будетъ довольно. Все-таки голова полегчаетъ.
VII
Обжигало Глѣбъ Кириловичъ Четыркинъ также проснулся тотчасъ послѣ звонка, въ пятомъ часу утра, но продолжалъ лежать и нѣжиться на койкѣ въ своей каморкѣ, находившейся во флигелѣ прикащика. Ему и другому обжигалѣ — старику, который тоже былъ безсемейный, полагалась во флигелѣ прикащика каморка, въ которой и стояли двѣ койки. Каморка была маленькая, объ одномъ окнѣ, такъ. что въ ней еле помѣстились по стѣнамъ двѣ койки. Она была оклеена дешевенькими обоями, которые въ. нѣсколькихъ мѣстахъ отстали и висѣли клочьями;, полъ былъ съ скрипучими половицами и со щелями;. потолокъ, подбитый картономъ и оклеенный бѣдой когда-то глянцевой бумагой, надулся и тоже отвисъ. Не взирая на такое убожество каморки, не взирая на ободранную койку старика-обжигалы, на которой былъ разостланъ только овчинный тулупъ и лежала. промасленная и тощая какъ блинъ подушка въ грязной тиковой наволочкѣ, обжигало Глѣбъ Кириловичъ постарался украсить свой уголокъ и придать ему нѣкоторый комфортъ. Койка его имѣла тюфякъ, красное байковое одѣяло и двѣ подушки въ чистыхъ свѣтлаго ситца наволочкахъ. Надъ койкой висѣлъ коверъ изъ грубой шерсти, какимъ обыкновенно покрываютъ лошадей, а на коврѣ было прикрѣплено маленькое зеркало съ перекинутымъ черезъ него полотенцемъ съ шитыми красной бумагой концами. Надъ изголовьемъ на полочкѣ помѣщалась небольшая икона въ серебряной оправѣ, а подъ полкой висѣло дешевое ружье тульской работы. Иногда въ свободное время Глѣбъ Кириловичъ любилъ ходить поохотиться на болотѣ за утками. Около койки стоялъ большой крашеный сундукъ съ одежей, бѣльемъ и книгами, запертый большимъ висячимъ замкомъ. Сундукъ этотъ, покрытый также ковромъ, служилъ вмѣстѣ съ тѣмъ и сидѣньемъ, такъ какъ рядомъ съ нимъ помѣщался некрашеный столъ, на которомъ была наброшена красная бумажная скатерть. На этомъ столѣ стояла чайная посуда Глѣба Кириловича.