— Вотъ и этого я не люблю. По мнѣ, ужъ хоть дерись, да будь побойчѣе. Меня побьютъ — я сама сдачи дамъ.
Дунька умолкла и стала сопѣть. Она засыпала. Глаза Матрешки тоже слипались. Она повернулась на бокъ и пробормотала:
— Ой, Дунька, не пренебрегай Глѣбомъ и подумай объ немъ!
— Завтра подумаю, а теперь спать пора, сквозь дремоту отвѣчала Дунька.
XV
На другой день былъ праздникъ. На заводѣ не работали, а потому въ четыре часа утра и звонка не было. Дунька, однако, поднялась раньше ранняго. Еще только свѣтало. когда она вышла изъ казармы. Всходящее солнце бросало блѣдные розовые лучи сквозь стоявшій надъ рѣкой туманъ. Вылъ утренній холодъ, пронизывающій до костей и бросающій въ дрожь. Около флигеля прикащика кудахтали куры, ожидая подачки корма, и горланилъ пѣтухъ, перекликаясь съ другими пѣтухами на деревнѣ. Трава на дворѣ была мокрая. Покрестившись на востокъ, Дунька отправилась умываться на рѣку. Умывшись, она стала подниматься съ плота на берегъ и натолкнулась на Глѣба Кириловича. Онъ шелъ по берегу, направляясь отъ обжигальной печи домой, улыбнулся и приподнялъ фуражку.
— Вотъ не спится-то человѣку! воскликнула Дунька.
— Да вѣдь и вамъ не спится, Авдотья Силантьевна, отвѣчалъ Глѣбъ Кириловичъ.
— Я на работу… Вѣдь я сказывала вамъ, что хочу пятую тысячу кирпичей сегодня къ обѣду окончить.
— А я съ работы.
— Врите больше. Ваши часы дневные. Вы днемъ работаете.
— Безъ смѣны работалъ днемъ и ночью. Вчера вечеромъ въ восемь часовъ такъ и не смѣнялся, Сейчасъ только старикъ Архипъ меня смѣнилъ.
— Съ чего-же это такъ?
— Самъ я просилъ его. Я за него ночь отработалъ, а за то онъ днемъ за меня работать будетъ вплоть до шести часовъ вечера. Вѣдь сегодня, Дунечка, мы съ вами послѣ обѣда въ пріятной компаніи угощаться будемъ. Развѣ вы забыли, что обѣщались со мною въ олешникъ закусывать на манеръ обѣда идти?
— Помню-то помню. А только стоило изъ-за этого ночь не спать!
— Теперь высплюсь. Вотъ ужъ спать иду. До обѣда еще много времени. Изъ-за, вашей компаніи я готовъ три ночи не спать, только-бы имѣть лицезрѣніе васъ и слушать вашъ пріятный голосъ въ разговорахъ, Дунечка.
— Подите вы! улыбнулась Дунька, махнула рукой и пошла въ ворота завода.
Глѣбъ Кириловичъ шелъ сзади. Онъ шелъ къ прикащицкому флигелю, гдѣ квартировалъ.
— Вотъ васъ такъ мнѣ поистинѣ жалко, что вы хотите себя изнурять въ праздникъ на работѣ, говорилъ онъ вслѣдъ Дунькѣ.
— Велико тутъ изнуреніе, какъ-же!.. пробормотала Дунъка, направляясь къ шатрамъ.
— Идите-ка лучше опять въ казарму и отдохните, понѣжьтесь еще на койкѣ часика три.
— Выдумайте еще что-нибудь! Я завтра хочу кирпичъ сдать, чтобы получить деньги и сапоги себѣ купить.
— Сапоги купимъ-съ. Я дамъ денегъ, Авдотья Силантьевна.
— Ну, ужъ это дудки, чтобъ занимать…
— Да не занимать-съ. Поѣдемъ въ Петербургъ портретъ съ васъ снимать и я куплю вамъ сапоги. Когда хотите, тогда и отдадите. А не отдадите, такъ мнѣ будетъ еще пріятнѣе. За счастіе почту подарочкомъ услужить!
— Вишь вы какіе!
Дунька не останавливалась.
— Куда-жъ вы? продолжалъ Глѣбъ Кириловичъ. — Отдохните. Не мучьте себя.
— Нѣтъ, ужъ поднялась съ позаранку, такъ пойду. Къ одиннадцати часамъ я отработаюсь, и души будетъ спокойна.
— Такъ до свиданія.
— До свиданія. Кудрявыхъ сновъ вамъ желаю.
— Сонъ теперь плохой, ежели съ вами увидался. О васъ буду мечтать и за васъ мучиться, что вы на работѣ себя въ праздникъ нудите.
— Заснете.
— Не знаете вы мою душу, Авдотья Силантьевна, оттого такъ у говорите. Такъ увидимся и пойдемъ въ обѣденную пору на променажъ въ олешникъ?
— Проспите.
— Лучше жизни лишусь, чѣмъ просплю.
— Пива-то не забудьте съ собой захватить на променажъ.
— Какъ сказано. Никакого угощенія для васъ не пожалѣю. Гдѣ встрѣтимся?
— Ахъ, Боже мой! Да я съ завода никуда не убѣгу!
— Ручку дайте. Чтобы крѣпко было.
— На-те.
Дунька обернулась и хлопнула Глѣба Кириловича по рукѣ.
— Какое счастье-то мнѣ сегодня будетъ! вздохнулъ тотъ, пожимая руку Дуньки, но Дунька кокетливо вырвала у него руку и побѣжала къ шатрамъ.
Глѣбъ Кириловичъ посмотрѣлъ ей вслѣдъ и тихонько отправился къ себѣ домой. Ему отворила дверь заспанная кухарка прикащика.
— Неужто сейчасъ самоваръ? спросила она его.
— Не надо. Потомъ.
Онъ прошелъ къ себѣ въ каморку, снялъ пиджакъ, сапоги и завалился на койку. Какъ ни былъ онъ уставши, но ему не спалось. Образъ Дуньки такъ и стоялъ передъ нимъ. Нервы были возбуждены, сердце трепетало усиленно.