«Увижусь наединѣ и объясню, вылью душу».. мечталъ онъ. «Такъ прямо и скажу: „ежели не противенъ и желаете тихой жизнью жить, то примемъ законъ. Вотъ вамъ сто рублей на приданое. Послѣ Александрова дня свадьба
Онъ закурилъ папиросу и это нѣсколько успокоило его. Глаза начали смыкаться, но онъ встрепенулся и сѣлъ.
„А ежели не согласится съ Леоятіемъ покончить“? мелькнуло у него вдругъ въ головѣ и сильная струя крови, приливъ къ сердцу, словно обожгла его. „Нѣтъ, пока Леонтій на заводѣ, толку не будетъ, сказалъ онъ самъ себѣ. "Развѣ просить прикащика, чтобы онъ разсчиталъ Леонтія? Прикащикъ долженъ для меня это сдѣлать. Я нашъ кирпичъ въ славу пустилъ, до меня такого хорошаго кирпича на здѣшнемъ заводѣ не было, обжигали кирпичъ чортъ знаетъ какъ. Ахъ, когда-бы согласилась забыть Леонтья! Вѣдь не дура-же она набитая, вѣдь понимаетъ-же она, что Леонтій баловство, а я законъ предлагаю. Да и такъ: вѣдь я обжигало, а онъ простой рабочій, я вдвое больше его получаю, втрое. Да нѣтъ, она не корыстная на чужое, не польстится на это. Вонъ въ праздникъ спозаранку работать побѣжала, возражалъ онъ себѣ и мучился. «Но вѣдь законъ, законъ… Я законъ предлагаю, чтобъ свадьбу съиграть и ужъ на вѣкъ… Законъ-же должна она оцѣнить», успокаивалъ онъ себя. «Каждая женщина стремится къ закону».
Наконецъ Глѣбъ Кириловичъ заснулъ, но спалъ недолго. Прикащикъ и его семья уже встали и заходили, хлопая дверями, громыхая дровами около печи, звеня посудой. Когда онъ проснулся, былъ девятый часъ. Наскоро напившись чаю, онъ отправился на деревню въ мелочную лавочку за покупками для угощенія Дуньки.
XVI
Дунька работала у своего шатра. Работа кипѣла. Полки все наполнялись и наполнялись кирпичами, выстланными въ рядъ. Дунька разгорячилась, раскраснѣлась отъ работы, хотя утро было холодное, росистое. Пришла она на работу въ байковомъ платкѣ, надѣтомъ на плечи и завязанномъ по таліи концами назадъ, но спустя часъ она уже сняла этотъ платокъ. Ей было жарко. На деревнѣ проигралъ пастухъ въ берестяной рожокъ, вызывая со дворовъ коровъ. Слышно было, какъ хлопалъ его бичъ, дѣлая удары подобно ружейному выстрѣлу.
«Семь часовъ. Въ праздникъ коровъ въ семь часовъ выгоняютъ въ поле», подумала Дунька, окинула взоромъ полки, сосчитала сдѣланный сегодня кирпичъ и сказала сама себѣ: «Къ одиннадцати часамъ всю свою препорцію кончу».
Въ девять часовъ на сельской колокольной зазвонили къ обѣднѣ. Дунька набожно перекрестилась.
«Девять часовъ», опять сказала она себѣ. «Кончу, кончу къ одиннадцати часамъ. Всего только около полутораста кирпичей осталось додѣлать», предвкушая отдыхъ, улыбнулась она и еще усиленнѣе заработала.
За шатромъ раздались шаги. Звякнула гармонія… Дунька подняла голову. Изъ-за угла показался Леонтій. Это былъ молодой парень лѣтъ двадцати семи, здоровый, рослый, съ подстриженными бѣлокурыми усами и плохо растущей маленькой бородкой, съ серебряной серьгой въ ухѣ. Одѣтъ онъ былъ въ новую ситцевую рубаху, въ жилетку съ стеклянными цвѣтными пуговками, въ суконный картузъ съ глянцевымъ козыремъ и сапоги бутылками. Въ рукахъ онъ держалъ гармонію и тихо перебиралъ лады. Сердце Дунъки непріятно екнуло. Ей даже не хотѣлось сегодня видѣться съ Леонтіемъ, хоть она и любила его компанію. Она уже рѣшила избѣгать сегодня Леонтія и отдать свой день Глѣбу Кириловичу. Леонтій, увидавъ Дуньку, воскликнулъ:
— Ахъ! И въ самомъ дѣлѣ работаетъ! Чего это ты, Дуняша, взбѣленилась въ праздникъ на работу! Ищу, ищу по всему заводу — нѣтъ моей Дуни да и что ты хочешь. Думаю: «ужъ не къ обѣднѣ-ли пошла грѣхи замаливать»? Встрѣчаю Матрешку. Одна мотается. «Матрена! Гдѣ Дуня»? «Она на работѣ». Чего это, дура ты эдакая, тебѣ приспичило?
— Не всѣмъ-же съ ранняго утра съ гармоніей ахальничать, отвѣчала Дунька. — Я вѣдь сказала тебѣ, что буду до обѣда кирпичъ додѣлывать.
— Да я думалъ, что ты въ шутку, лягушка тебя заклюй. Кто-жъ въ праздникъ работаетъ!
— Пройдись по шатрамъ, такъ увидишь, что Марина Алексѣвна съ дочерью работаютъ; вашъ-же боровичскій Андрей на работѣ.
— Марина Алексѣвна съ дочерью — купорось извѣстный; Андрей пропился и ежели ему не налечь, то придется пѣхтурой идти на родину въ деревню, а ты-то съ чего, коза въ серьгахъ, за работу принялась?
— Да вотъ захотѣла. Тебѣ-то какое дѣло? Не прошеніе-ли тебѣ подавать, чтобъ на работу въ праздникъ уволилъ? Что ты мнѣ такой за начальникъ и указчикъ? раздраженно проговорила Дунька.
— Ой, ой, ой, какіе разговоры! покачалъ головой Леонтій. — Чего это ты на меня, какъ цѣпной несъ, набросилась?