Когда Мэри прочла этот роман, он показался ей глупым, грязным и нелепым до неправдоподобия, но в настоящую минуту она иначе взглянула на него: очевидно, сюжет взят из действительности; может быть, этот холодный, чванный, пресытившийся маркиз был таким же, как доктор Заторский, — оба развратные и распущенные, оба скрывающиеся под одинаковой личиной строгой сдержанности.
Тут вспомнилось ей также ночное посещение баронессой комнаты доктора. Мэри сторожила тогда ее возвращение и знала, что Анастасия Андреевна лишь на заре появилась в галерее. Что делала она там в продолжение стольких часов? Может быть, тоже плясала нагая, и это было основой ее господства над доктором? Мэри содрогнулась от брезгливого чувства. Да, она решила выкинуть его из своего сердца и забыть: пусть он остается сколько угодно при этой бесстыдной негоднице! Эта решимость и вспыхнувшее презрительное негодование вернули ей спокойствие и самообладание, а когда позднее приехали Норденскиольд и еще несколько гостей, она сошла в гостиную веселая и любезная.
Вечер прошел так приятно, что Мэри почти забыла свое горе и очень веселилась. Когда все разошлись, Елена Орестовна поцеловала ее и шепнула на ухо:
— Браво, вот такой я люблю тебя!
Глава V
Только через день вернулась баронесса, нагруженная множеством пакетов: конфетами, фруктами и всякими гастрономическими изысками.
Мэри осталась в своей комнате и вышла только к обеду. Ей было противно видеть эту подлую пару, а вообще она была слишком молода и неопытна, чтобы таить свои чувства. Поэтому холодная сдержанность за столом, едва скрытое отвращение, с которым она отказалась от предложенных Заторским конфет и пирожков, короткие и сухие ответы доктору — все это бросалось в глаза и обнаруживало перемену в ее взглядах.
После обеда, сославшись на усталость, Мэри ушла к себе. Бармина также удалилась, а дети побежали в сад. Баронесса с доктором остались вдвоем и перешли в гостиную.
— Что сегодня с Марией Михайловной? Она показалась мне странной: не хотела есть конфеты и свои любимые пирожки, избегала разговора… — мрачно проговорил Вадим Викторович.
Баронесса громко и зло расхохоталась.
— Вы наивны, мой милый. Разве вы не понимаете, что эта крокодилица, именуемая Еленой Орестовной, прибывшая сюда выслеживать и клеветать на нас, воспользовалась нашим отсутствием, чтобы раскрыть глаза этой дурочке? Ну, нечего притворяться школьником, мой милый Вадим, вы отлично знаете, что девочка втюрилась в вас, но это не опасно: в ее годы нравится каждый интересный мужчина. Так вот, достойная Елена Орестовна, знающая, разумеется, то, что все знают, рассказала ей что-нибудь пикантное или нарисовала отталкивающую картину интимных отношений «двух негодяев»… Ха-ха-ха!..
Вадим Викторович порывисто встал, с шумом оттолкнув стул: он был бледен, его губы нервно вздрагивали.
— Оставьте, пожалуйста, свои глупые и злые шутки. Мэри не любит меня. Она так молода и красива, что перед нею свободный выбор среди блестящих и подходящих ей по летам поклонников. Что я такое, в самом деле? Врач, каких тысячи, да и в свете я ничего не представляю собой. Затем позвольте сказать, что вследствие вашего вторжения в мою жизнь я вынужден поставить крест на своем будущем и отказаться от всякой надежды на семейное счастье.
Я сделался посмешищем общества, и любой порядочный человек вправе назвать меня подлецом, марающим чужое честное имя! Я потерял всякое право протянуть руку невинной порядочной девушке. Какие родители решатся отдать свою дочь, рискуя навлечь на нее ненависть отвергнутой любовницы? Итак, оставьте наконец ваши поддразнивания, я вовсе не расположен переносить их.
Позеленев от изумления и бешенства, слушала его баронесса, а его последние слова и сопровождавший их злобно-презрительный взгляд ударили по ней, точно хлыстом.