При их свете Арский и Скиндер увидели, что на палубе завязалась смертельная борьба между людьми и освирепевшими, возмутившимися орангутангами. Несколько трупов лежали на палубе.
Люди были застигнуты врасплох, так как защищались не огнестрельным оружием, а тем, что попало под руку. В самый разгар борьбы на палубе появился доктор Фюрст, по-видимому, только что услышавший странную сумятицу наверху.
В одно мгновение он понял все положение и, ворвавшись в середину орангутангов, испустил громовой нечленораздельный звук.
Обезьяны растерялись и, столпившись в сплошную массу, наполнили воздух странным воем не то страха, не то угрозы.
Фюрст несколько раз повторил свой непонятный для Арского и Скиндера крик. Он стоял перед возмутившимися животными грозный и неумолимый. Все время сверкавшая молния освещала его страшные, метавшие искры глаза. Ветер развевал его волосы, и ужас должен был охватить подчиненных животных при взгляде на него.
Он вызывал по одиночке своих питомцев и, схватив за морду трепетавшего зверя, смотрел ему несколько мгновений при свете молнии прямо в глаза. Животное начинало стонать от этого гипнотизирующего ужасного взора.
Тогда Фюрст передавал орангутанга стоявшим позади него помощникам, успевшим уже запастись железными наручниками. Скованных животных отводили вниз, в каюты, откуда они какими-то путями освободились.
Возмущение обезьян было усмирено безоружным доктором Фюрстом.
На следующее утро море успокоилось.
Малайцы убирали палубу, уничтожая кровавые следы ночной борьбы. Оказалось, что в свалке погиб один малаец, несколько человек были ранены. Поплатились жизнью и несколько взбунтовавшихся орангутангов.
Ночное происшествие казалось бы Арскому и Скиндеру сонным кошмаром, если бы оно не оставило после себя кровавых следов.
Малаец, по распоряжению Фюрста, был похоронен по морскому обычаю, в мешке с грузом. Тела орангутангов были брошены без всяких церемоний в море, предварительно исследованные Фюрстом. Он не нашел в их мозгу ничего интересного, способного пролить свет на внезапный порыв их ярости. По-видимому, осложнившаяся чем-то вроде временного нервного расстройства морская болезнь вызвала бессмысленное и ничем не оправданное возмущение орангутангов.
Это происшествие удивляло доктора Фюрста тем более, что его орангутанги были не первый раз на море.
Остальной путь до берегов Новой Гвинеи был благоприятен. Орангутанги смирились после памятного ночного усмирения и производили по-прежнему впечатление самых благовоспитанных животных.
Власть доктора Фюрста над ними была беспредельной, они, в сущности, были только живыми игрушками в его руках.
VIII
Охота на людей
Судно пристало к берегам Новой Гвинеи, и путешественникам было приятно снова очутиться на твердой земле.
За низменным берегом невдалеке виднелись остроконечные горы, покрытые неизменным лесом.
Оставив при судне малайца и двух орангутангов, доктор Фюрст с остальными людьми и обезьянами двинулся в глубь острова.
Путешественники некоторое время шли вдоль низменного берега, покрытого мангровыми зарослями. Доктор, оказавшийся также ученым натуралистом, обратил внимание Арского и Скиндера на мелькавшую среди зарослей замечательную рыбку Perioptalmus. Она обладала поразительной способностью довольно долго оставаться вне родной стихии; при помощи своих оригинальных плавников это удивительное создание взбиралось по корням мангровых деревьев, представляя диковинную картину рыбы, сидящей на дереве.
Вскоре путешественники очутились в характерном новогвинейском лесу. Среди многочисленных пальм, усеивавших чащу леса, часто попадались пальмы арека и вездесущая представительница тропиков — кокосовая пальма.
Встречались в изобилии мангровые и хлебные деревья, плоды которых могли очень пригодиться людям. Попадался странный, чудовищной формы Calamus draco и причудливый панданус. Скромно приютился в блестящей зелени со строгими очертаниями своих листьев Sassafras goheianum, столь ценимый во всей Океании за доставляемое им масло, представляющее благодетельное противолихорадочное средство. Лианы обвивали деревья, а кольца ротангов, свернутые и развернутые, усеяли все пространство от земли до стремящихся к свету вершин лесных исполинов.
Лес был полон щебета бесчисленных птиц. Ярко-волшебными пятнами мелькали среди зелени голуби и попугаи.