У барина был единственный сын, который, по слухам, так же, как и отец, служил когда‑то в армии. Поговаривали, что службу он нес в одном из полков гвардии. О своей службе молодой барин почему‑то не любил рассказывать. Сына Виктора Ивановича звали Николаем. Рассказывали, что он поучаствовал в войне на Кавказе с немирными горцами, был там ранен, и по ранению же вышел в отставку.
Ранение у молодого барина было тяжелое — пуля абрека — чеченца выбила ему левый глаз. Николай Викторович выжил, но теперь вынужден был закрывать пустую глазницу черной шелковой повязкой.
Жил он большей частью в столице, и в гости к отцу в Заречье приезжал довольно редко. По какой части служил в Петербурге сын хозяина поместья, никто толком не знал, а он сам об этом не рассказывал. Был он, несмотря на свое увечье, крепок, ловок и силен. Порой, развеселившись, Николай Викторович вызывал померятся силушкой и удалью самых сильных сельских парней. Росту он был среднего, да и на богатыря похож не был, но несмотря на это он ловко укладывал всех своих супротивников на землю какими‑то хитрыми приемами. Поговаривали, что научился он им у казаков — пластунов, которые, по слухам, были в этих делах большими мастерами.
Разгорячившись во время борьбы, молодой барин порой скидывал на землю свой сюртук и рубаху, оставаясь в одной исподней сорочке, сплошь расчерченной тонкими синими полосками, и почему‑то без рукавов.
Тогда можно было заметить у него руке у плеча странную синюю наколку — рисунок человека, болтающегося на веревках под чем‑то, похожим на перевернутую лодку, и еще какие‑то буквы. Ивашка Дудкин, который за два лета научился у местного попа читать и писать, сказал, что это были буквы «ВДВ».
Николай Викторович, когда его спросили про это чудное слово, ответил, что буквы означают сокращение слов «Войска дяди Васи», после чего долго и заразительно смеялся. Кто такой этот «дядя Вася», и почему у него есть свои собственные войска, молодой барин так никому и не сказал.
Раз в месяц, а то и реже, в поместье к хозяину приезжали в гости его приятели. Все они были людьми степенными и уважаемыми.
Первым обычно прикатывал на своей двуколке, запряженной одной лошадью, известный столичный лекарь Юрген Готлибович Шмидт. Был он высоким, худощавым и улыбчивым. Одевался Юрген Готлибович скромно, но аккуратно. По его имени и отчеству всем было понятно, что лекарь родом из германской земли. Но по — русски говорил он очень хорошо, и лишь иногда вставлял в свою речь немецкие слова.
Врачом господин Шмидт был отменным. В этом смогли убедиться некоторые хворые жители Заречья, которых, буквально с того света вытащил Юрген Готлибович. Лечил он больных какими‑то чудными немецкими пилюлями и микстурами. Но помогали они хорошо. От этих лекарств пропадала и лихорадка, и огневица, и боль в сердце.
Удивительно, но немец хорошо знал лечебные свойства местных трав, и не раз удивлял сельскую травницу, бабку Василису, своими рассказами о том, как та или иная травка помогает от разных болезней. Немец знал больше, чем бабка Василиса, которая свое умение лечить травами получила от своей прабабки, жившей в этих краях еще со времен царя Петра Ляксеича.
Вторым обычно приезжал в Заречье на собственной карете запряженной четверкой лошадей отставной поручик Александр Павлович Шумилин. Был он живым и подвижным мужчиной с уже хорошо заметной лысиной и седой бородкой. Чем‑то он был похож на хозяина поместья — такой же круглый живчик, не по годам шустрый и веселый.
По рассказам барина, когда‑то они служили вместе в одном полку, и даже вместе воевали. Но потом Александр Павлович вышел в отставку, получил богатое наследство от своей умершей тетушки, и стал преумножать его, вкладывая деньги в разные торговые операции. Дела у отставного поручика шли неплохо — он обзавелся собственным домиком в Петербурге, выездом, и паровой лесопилкой, на которой работало три десятка душ где‑то неподалеку от Тихвина.
В Заречье Александр Павлович появлялся вместе со своим псом немецкой породы — крепким и плотным, как его хозяин, и злым и свирепым, как зимний волк. Пес, которого звали странным заморским именем Сникерс, правда, беспрекословно слушался своего хозяина, и без его команды никого не трогал.
И последним на открытой карете запряженной парой прекрасных коней, приезжал в Заречье мистер Энтони Майкл Корнелл, или, как он сам любил себя называть, Антон Михайлович, коммерсант из Североамериканских Соединенных Штатов. В России у него было торговое дело, которое приносило американцу немалую прибыль. Антон Михайлович по — русски говорил свободно, с небольшим акцентом, был всегда весел, приветлив со всеми, и одевался по последней моде.